Дмитрий Агалаков: Охота на Вепря

– Люблю тебя, Петруша, – только и успела прошептать она. – Больше жизни люблю…

А потом глаза ее потухли, а я только через туман слышал крики и плач женщин, и голос брата, что-то быстро говорившего мне…

Марфушу мы похоронили на третий день, но уже в Васильевке, на берегу озерца, где я однажды признался ей в любви. Отпевали ее в той же церкви, где венчались мои бабка и дед. Я был точно во сне все это время – и в дороге, у ее замерзшего гроба, и на кладбище, где также надсадно кричало воронье. Они, эти птицы, точно все знали наперед и передавали друг другу горькие вести!

«Злым мальчишкой», убийцей, была Анюта Кабанина, сумевшая вернуться на Волгу и пожелавшая отомстить главному преследователю ее мужа и виновнику смерти своего неродившегося дитя.

О чем я думал порой, так это о том, что мы в угоду своим замыслам лишили ее ребенка – лишили безжалостно и жестоко, хоть и не по своей воле. Но кому из живущих на земле ведомо хоть что-то об этой самой воле? О том, чьи мы исполнители? И где конец той веревочки, которую однажды вкладывают нам в руку при рождении? И говорят: «Ступай с богом…»

Ведь был у нас другой путь: охотиться на Дармидонта Кабанина, не вовлекая в эту охоту его жену и ребенка, которого она носила в своем чреве.

Жизнь без Марфуши если и не потеряла для меня смысл, то стала совсем иной. Так много пустоты вошло в нее! Черным бездонным колодцем стала она. Такую вовек не изжить.

Древние говорили: «Истина в движении». Стоит остановиться, и вот ты уже спрашиваешь себя: а нужно ли все это: просыпаться и засыпать заново? Но так и до петли недалеко! Так что стоит двигаться, покуда работают ноги и руки, покуда изобретательна голова. Идти вперед – все, что нам остается!

Никого из людей, замешанных в этой истории, видеть мне более не хотелось. Переписку с графом Кураевым я прервал сам. Даже со Степаном Горбуновым я виделся только один раз, на похоронах. При встрече с этими людьми все мне напоминало о Марфуше! О том, что могло бы быть, и чему уже не быть никогда.

Весной 1901 года я уехал в Петербург. О том, чтобы зажить в Воробьевке, не могло быть и речи. Ее стоило продать за ненадобностью. А нашу родную Васильевку, где я был счастлив с Марфушей, мне отныне предстояло избегать всю оставшуюся жизнь. Она осталась Ивану Ильичу. Но и в Самаре, которую я любил, мне было тесно и пусто. А тамошние криминальные дела – мелковаты. Другое дело – столица! Там мое ремесло было востребовано, и преступники не переводились. В это штормовое море я и бросился с головой. Только большие города не дают скучать и ведут своей дорогой, не спрашивая у нас на то соизволения.

Именно такое распоряжение, по словам Петра Петрея, дал Иоанн Грозный палачам боярина Шереметева.

Китайско-Восточная железная дорога, ее строительство как раз подходило к концу в эти годы.