Валерия Вербинина - Московское время

— Я не понимаю, — пробормотал Ломакин, — товарищи, в чем дело?

— Подделывать гири, товарищ, это преступление, — добродушно разъяснил ему один из незваных гостей. — Разбавлять бочковое варенье водой, излишек сбывать на сторону, а деньги класть себе в карман — тоже. А что вы творили со сметаной? Я уж молчу о…

— Я ничего не знаю! — заверещал Ломакин. — В магазине были и другие служащие… Может быть, я виноват… недостаточно следил за ними…

— Ваши сообщники уже арестованы и дают показания, — осадил собеседник. — И об участии старшего сына в ваших махинациях тоже рассказали. Он ведь числился у вас продавцом?

Мадам Ломакина рухнула на стул и зарыдала. Жизнь разваливалась вдребезги, как парадный сервиз, который уронила неловкая прислуга.

Тем временем в комнате Акулины другой незваный гость считал килограммы сахара, муки, риса, пшена, различных чаев и банки консервов.

— Это все мое! — кричала бабка.

— И вы, значит, не спекулируете? На рынок не ездите и втридорога не продаете?

— Какое втридорога! — вскинулась Акулина. — Иногда только продам килишко-другой… и то себе в убыток…

— Аж слезы наворачиваются на глаза, — сказал бессердечный гость и принялся писать протокол обыска.

Вернувшись вечером домой, Василий Иванович узнал, что Ломакина, его старшего сына и бабку Акулину замели за воровство и спекуляции, а мадам Ломакина, шумно сморкаясь в платочек, вместе с младшим сыном поехала к своему дяде-адвокату — советоваться насчет того, можно ли будет выручить мужа.

— Что творится, что творится! — вздохнул Василий Иванович, ставя футляр с тубой в угол. — А что у нас будет сегодня на ужин?

Дни тянулись однообразно и уныло. Опалин рассчитывал на быстрое восстановление и приходил в отчаяние, понимая, что здоровье возвращается к нему медленно. За время болезни он сильно исхудал, желудок отвык нормально работать, все тело болело, и вдобавок Иван не мог долго находиться на ногах — тотчас же начинала кружиться голова.

Отражение в зеркале нервировало его. Он зарос бородой, а когда сбрил ее, вид худого лица с огромными синяками под глазами стал производить на Опалина тягостное впечатление. Его мучила мысль, что он вообще никогда не оправится окончательно и не сможет вернуться к работе.

Конечно, его навещали друзья, но и им было не под силу повлиять на его душевное состояние. Чаще других приходил Терентий Иванович и почему-то — Никифоров, с которым Опалин работал меньше, чем с остальными. Проводник ухитрялся даже привести с собой Фрушку. По его команде собака показывала разные трюки, и это вносило в жизнь Ивана хоть какое-то оживление.

Много раз приходил Петрович, наведывался Антон, который рассказал, как получил комнату по соседству с Казачинским. Юра все-таки ушел из МУРа. Заглядывала к Опалину Лиза, бывала и Нина, но Опалин, остро ощущая себя развалиной, тяжело переносил визиты молодых женщин.

Приезжал к нему и Соколов, которого доктор попросил воздерживаться от курения в присутствии пациента. Опалин уже знал, что следователь застрелил Храповицкого и нашел ночного убийцу, но узнать подробности от главного действующего лица было, конечно, интересней.

— В общем, он был недоволен своей жизнью, потому и убивал, — сказал Соколов. — Дома у него нашли тайничок, в котором он хранил основную часть трофеев. Штук тридцать или около того, и всё — не деньги, не золото, не ценности. Так, мелочовка всякая. Если судить по количеству вещей в бумажнике и в тайнике, он убил больше сорока человек. Но где-то у него остался еще один тайник, до которого я не добрался. Там папироса Елисеевой, ключ Пыжовой и наверняка еще что-то. Нет, я бы все обнаружил, но мне не дали. Яшин взъелся на меня, велел дело закончить и сдать в архив. Он все никак не мог проглотить, что убийца оказался совершенно обыкновенным гражданином и даже кандидатом в члены партии.

— Я слышал, у тебя были неприятности из-за того, что ты погнался за Храповицким, — сказал Опалин. — Это правда?

— Правда. — Соколов усмехнулся. — Понизили меня, хоть и обещали… впрочем, неважно. Я теперь простой народный следователь. Как поправишься, заходи ко мне. На меня теперь стажеров сваливают, приходится их натаскивать. Я уж, знаешь, даже привык с собой нашатырь носить. Никогда не знаешь, когда очередной стажер при виде трупа в обморок свалится.