Виктор Глебов - Жажда

Лесник поднял на меня изумленные глаза и осведомился:

– Вы знаете, как меня зовут?!

– Конечно, – подтвердил я, – ведь твое имя было напечатано в газете.

Это был выстрел в яблочко. Я понял, что мгновенно стал для лесника самым дорогим человеком на земле.

– Господи! – воскликнул он, воздевая руки к небу. – Спасибо тебе! – Затем глянул на меня влюбленными глазами и продолжал чуть спокойнее: – Так что вы хотите знать, господин хороший? Было ли мне страшно? Отвечу вам со всей прямотой: еще как! Не каждый день в нашем тихом местечке увидишь такое. Пожалуй, разве только в Петербурге иногда случаются подобные вещи. Грудь бедняжки была пробита насквозь. Такая вот беда, ваше благородие! Сам я этого, конечно, не заметил, но лекарь, который делал вскрытие, мой добрый друг, – мне показалось, что тут в словах лесник на секунду запнулся, – сказал мне потом, что удар рассек сердце пополам. Можете представить себе такое? Несчастная женщина. Кому могло прийти в голову убить ее? Только изуверу, поверьте моему слову!

– Ты знал ее? – спросил я. – Видел до того, как нашли тело?

– Конечно, ваше благородие. Графиня часто беседовала со мной, когда я проходил мимо. Она любила качаться на качелях, что стоят у них перед домом, и всегда окликала меня, если я шел из леса.

– И о чем вы разговаривали?

– Ну, по правде сказать, она спрашивала почти всегда одно и то же: все ли в порядке с деревьями, со зверями. Нравится ли мне моя работа. Иногда просила сказать ей, как называется та или иная птица. Словом, ничего особенного.

– И ты сразу узнал ее, когда нашел?

Лесничий закивал.

– Да-да, тотчас же! Я вначале подумал, что ей сделалось дурно. Подбежал, а у нее в груди рана, кровь так и хлещет!

– Что, очень сильно текла? – Я сделал сочувственное лицо.

– Да, ваше благородие. Я как подумаю об этом, так меня даже зло берет! – Узловатые пальцы лесника сжались в кулаки.

– Отчего же?

– Да ведь если кровь не свернулась, да еще так сильно шла, то это значит, что графиню почти перед самым моим приходом убили. Вот я и думаю, что кабы пришел на минутку-другую пораньше, так, глядишь, и не было бы несчастья. Ведь не посмел бы душегуб при мне на нее напасть. Как вы сами-то думаете?

– Надо полагать, что так, – согласился я.

– Об этом я и говорю, – кивнул лесничий.

– А скажи, ты, собственно, куда сейчас направляешься? Я спрашиваю потому, что мы с приятелем едем в Кленовую рощу и будем рады, если ты составишь нам компанию. – Я повернулся к доктору, как бы спрашивая у него подтверждения.

Тот кивнул и сказал, что мы, безусловно, будем рады.

Лесничий покачал головой и проговорил:

– Я бы удовольствием, ваше благородие, вот вам крест, но мне очень нужно встретиться здесь с одним человеком. Точно не знаю, сможет ли он завтра прибыть сюда. Но затем я, конечно, вернусь домой и тогда уж милости прошу, заходите. – Наш собеседник встал и неловко поклонился. – Я живу на окраине, но если вы спросите кого угодно, то вам наверняка укажут дорогу – там все меня знают.

Мы поблагодарили Никифора за приглашение, и я подумал, что не премину им воспользоваться.

– Что ж, – сказал лесничий. – Пора мне идти. Время позднее, а вставать рано.

Он распрощался с нами, надвинул на лоб мятую широкополую шляпу и ушел, слегка пошатываясь.

– Видите, доктор, как благодаря мне вы обзавелись новым другом и даже получили приглашение наведаться в гости, – заметил я, допил свое вино, снова наполнил стакан и добавил: – Главное, безо всяких усилий с вашей стороны.

– Отдаю вам должное, – отозвался Мериме, салютуя мне трубкой. – Это было весьма ловко проделано. Когда вы собираетесь раскрыть ему свое инкогнито?

– Во время визита, конечно.

– Маленький сюрприз?

– Именно.

Мы с доктором чокнулись и выпили.

– Неплохое начало расследования, не правда ли? – заметил он и выпустил несколько дымных колечек.

– Может быть, – ответил я, возвращаясь взглядом к картине, висящей над камином. – Но, во всяком случае, как вы совершенно справедливо заметили, это только начало.

– Вы не знакомы с теорией вечного возвращения? – поинтересовался Мериме, откидываясь на спинку стула. – Ее придумал Фридрих Ницше – весьма модный в нынешнее время немецкий философ.

Я отрицательно покачал головой. Работа в полиции не оставляла мне возможностей для чтения трактатов подобного рода, да и новых философских течений развелось немало – за всеми, пожалуй, и не уследишь. Но доктор, конечно, был из другого теста. Он интересовался всем. Не раз я выслушивал из его уст лекции о вещах, которые представляли весьма мало интереса для меня, но, рассказанные Мериме, обретали даже некоторую привлекательность.