Валентин Лавров: На дыбе. Русский исторический детектив

Виночерпий низко поклонился:

— За честь сочту, милости прошу!

С гиканьем и свистом, полоща нагайками зазевавшихся прохожих, кавалькада понеслась к Ильинским воротам — в хоромы богатого виночерпия.

Ясноглазая княгиня Наталья встретила царя с приветливой улыбкой на устах и золотым кубком на подносе:

— Выкушай вина, Государь! Осчастливь!

— Здоровья хозяйке и хозяину! — Царь осушил кубок, утер ладонью жидкие усы и, притянув к себе, в уста поцеловал Наталью.

Пир шумел уже пять часов, а слуги тащили и тащили подносы. Вот на стол водрузили шесть жареных лебедей, затем появились глухари с шафраном, рябчики в сметане, утки с огурцами, зайцы с лапшой и мозги лосиные. Рекой лилось вино ренское, романея, мускатное белое и розовое, белое французское, аликанте, ковшами разносили медовуху.

Царь сидел зело осоловевший от выпитого. Устало зевнул:

— То ли есть хочется, то ли ещё чего…

Малюта Скуратов без слов понимал своего властелина. Он живо вскочил на ноги, забухал сапогами. Уже через мгновенье верхом скакал в кремлевский дворец. Вторая жена Грозного — Мария Темрюковна, черкешенка, отличалась крайним беспутством. Но и для своего царственного супруга завела целый гарем молодаек, который постоянно обновляла.

Не успели гости лебедей доесть, как целая ватага красавиц, предводительствуемая Скуратовым, ввалилась в хоромы виночерпия. Возле Государя оказалась бойкая Сонька Воронцова — рода захудалого. Девица она была гладкая, темноокая, гибкая в талии. Словно присосалась к царю — не оторвешь.

По мере приближения ночи сердце Государя, как все последние времена, начинало сжиматься от страха: он с ужасом думал о тех, кого казнил и чьи тени бесплотные обязательно посетят его нынче. Вот и старался упиться до бесчувствия. Но успел приказать Соньке:

— В опочивальню мою пойдешь! — Про себя подумал: "Вдвоем в нощи не столь жутко будет! Пусть рядом лежит — будто для блудного дела”. Усмехнулся, довольный собственной хитростью. Вдруг изломал бровь, вонзил взор в лицо виночерпия:

— Князь, а почему твоя хозяйка с нами брашно не разделяет? Брезгует гостями? Виночерпий потупил глаза:

— Бабье ли дело с Государем за одним столом сидеть?

— Ничего, я позволяю!

Появилась Наталья, блиставшая не нарядами, а удивительной добротой лица, сияющим взором, белозубой улыбкой. В ушах её горели рубинами, алмазами, жемчугами старинные серьги. Во времена незапамятные сам Михаил Восьмой Палеолог за какие-то заслуги подарил их пращурам Натальи и клятвой связал, приказал беречь их, как свою душу. Вот и переходили серьги из рода в род и стали фамильной святыней.

Сонька так и впилась взглядом в серьги, даже завистливо губами зачмокала. Государь изволил золотой кубок поднять, возгласил:

— За красоту дочери моей посаженой! Возле полуночи Государя в бесчувственном хмельном положении со всем бережением погрузили в карету и шесть лошадей повезли его во дворец кремлевский. Приказ памятуя, тело сопровождала Сонька. Скуратов, соблазненный смачными Сонькиными губами, тут же в карете шанса своего не упустил.

И уж после этого девице было позволено возлечь под страусовый балдахин государевой опочивальни.

Спозаранку царские покои вновь огласились истошным воплем Иоанна Васильевича. Это к нему явился Шуйский. Он тряс за власы безглазую голову сыночка своего Петруши, лаялся:

— Доколе, поганец, бесстыдство свое длить будешь? Вот выдавлю из тебя сок! Грязь худая!

Иоанн Васильевич окончательно пробудился. За слюдяными окошками занимался новый день — небывалый! Зеленовато светились лампадки, освещая аскетичные лики древних образов. В литом серебряном подсвечнике догорала оплавленная свеча.

Сбросив жаркое шелковое одеяло, на широченной постели разметалась, раздвоив крепкие нагие груди с темными сосцами, Сонька. Государь остервенело лягнул её костлявой ногой:

— Будя дрыхнуть! Сосуд бесовский, изыди!

Сонька резво села на кровать, протирая очи. Соскочила на ковер, повернулась к Государю спиной. Наклонилась, подбирая раскиданную тяжёлую одежду.

Иоанн Васильевич с неожиданным любопытством разглядывал девку. Хохотнул:

— Красота, ты чего в меня афедроном нацелилась? Прямо как фузеей. Смотри, дробью не пальни!

Довольный собственной шуткой, потеплевшим голосом добавил:

— Так и быть, лезь ко мне. Замерзла, поди! Погрею.