Жан-Мишель Тибо - Тайна аббата Соньера

— Я являюсь избранным, — отвечает спокойно Беранже, чертя знак креста в воздухе.

Едва лишь он закончил свой жест, как демон растворяется в воздухе.

«У меня получилось… У меня получилось… Я видел мироздание… Я говорил с Господом… Мне удалось победить Асмодея».

Беранже не в силах оценить то, что с ним происходит. Со страхом он прикасается к Ковчегу, который вибрирует. Никогда он не осмелится воспользоваться им. Неограниченная власть пугает его. Он всего лишь человек. Остается золото. Сокровища. И он слышит в глубине себя голос змея…

Ренн-ле-Шато, 14 января 1917 года.

Беранже продал немного золота в Тулузе и в Бордо. Покупателей пришлось искать долго. К счастью, он смог войти в контакт с бывшими друзьями Ильи Йезоло, но скрыл от них существование Ковчега. Впрочем, никто из них, по всей вероятности, даже не слышал о нем; и они оказали Беранже радушный прием, так как в это тяжелое военное время золото стало редким товаром.

И в один октябрьский день 1916 года он вернулся в деревню с крупными купюрами. Мари сразу же поняла, что речь шла о деньгах Дьявола. Когда он вручил ей конверт, содержащий тридцать тысяч франков, она воскликнула: «Я не хочу их! Они отправятся прямиком в огонь». Чуть позже она спрятала их в доме Бетани.

«Тогда приготовься разжечь много костров», — ответил он ей с загадочной улыбкой.

У него на этот счет была своя мысль. Он хотел сыграть по-крупному. До сих пор он вел себя осмотрительно, отсрочивая даже возмещение займа в 6000 франков в банк Земельного кредита.

В своей башне Магдала, где он проводит шестнадцать часов в день, когда не находится под холмом, Соньер изучает планы. Вот уже целый месяц при помощи своего старого сообщника, предпринимателя Эли Бота, он чертит с энтузиазмом линии своей будущей постройки. Он в запальчивости стирает, с усердием изменяет, переделывает, увеличивает, проделывая все это с искрой безумства во взгляде. И одновременно с тем самым рвением, которое охватывает его при появлении каждого нового увлечения, он создает то, что явится одним из самых необычайных памятников этого века: Вавилонскую башню [84] Первая смета (единственная известная нам) будет рассчитана на сумму в 85 миллионов франков 1987 года. .

В его первом проекте она была высотой в восемьдесят метров, но теперь он думает, что башня должна достичь ста двадцати метров, скорее ста пятидесяти. У него для этого есть средства. У него есть средства, чтобы восстановить Вавилон, Рим и Луксор…

— Я помещу туда все книги на земле, — говорит он вслух.

Божий гнев рассеял всех строителей и перепутал их языки; он явится сверхчеловеком — строителем, объединителем языков.

И он впадает в безумие.

И он теряет понятие о добре и зле.

И он слушает голос змея, который он принимает за голос Бога.

Он позабыл, что тот, кто строит башню, чтобы заменить своим творением откровение, снизошедшее с небес, будет поражен Божьим гневом.

Вокруг него все в огне и в крови, миллионы людей умирают в траншеях, а он хочет подчинить этот мир своим желаниям.

«Я воспользуюсь Ковчегом, я буду командовать армиями, короли упадут на колени у моих ног и возле моей башни, возведенной на холме, я распространю свое влияние на народы».

Думая о своем царствовании, он приходит в возбуждение, разражается смехом и гримасничает. И вдруг — словно железная рука сдавила его сердце. Он падает, сраженный сердечным приступом.

Чернота. Ночь. Дрожит огонек пламени. Беранже открывает глаза и слушает шепот. Это всего лишь ночное бдение с молитвами, которые читают Мари и четыре старые женщины, стоящие на коленях у его изголовья.

Что он делает в кровати? Слабая боль в груди напоминает ему о его сердечном недомогании.

— Я скоро умру, — говорит он Мари.

— Я попросила предупредить доктора Роше. Он будет здесь с минуты на минуту.

Мари принимается рыдать. Ее бледное лицо наклоняется все больше и больше над кроватью, как завядший цветок лилии, который медленно оседает.

— Обещай мне… — тихо говорит Беранже.

— Да…

— Обещай мне, что никогда не раскроешь тайну холма.

— Я обещаю тебе это. Беранже, не оставляй меня!

Вдруг руки мужчины, которого она любит, подхватывают ее резко опускающееся лицо. Они приняли форму чаши, в которую стекают ее слезы. Эти руки еще полны силы, тепла, в них чувствуется затрудненное биение его сердца.

— Мне надо исповедоваться.

— Нет, еще слишком рано… Я хочу, чтобы ты попытался еще уцепиться за жизнь.