Владимир Нестерцов - Багаж императора. Необычная история

Внезапно, словно сорвавшись с места, яростно залаяла собака, которая учуяла меня. Огромный кобель на цепи, встав на задние лапы и просунув свою лохматую голову в щель, громко лаял на меня. Не походя к нему вплотную, я постучал в ворота, что привело его в еще большую ярость. Так мы стояли друг против друга минут пять, пока в дворницкой комнате не зажегся свет. Затем открылась дверь, и огромный мужик в тулупе, накинутом на плечи, с охотничьей двухстволкой фирмы «Зауэр» в одной руке и керосиновой лампой в другой, подошел к калитке. Отогнав от нее заливающуюся в лае собаку, он прокричал:

– Кто тут?

– К графине Онорской, Владимир из Петрограда, друг ее супруга, − ответил я. − Прошу доложить ее сиятельству, что хотел бы, несмотря на поздний час, просить ее аудиенции.

– Куды уж позже, − буркнул мужик, − чичас доложим их сиятельству, − и не открывая калитки, громко зевая, он побрел обратно, пиная по пути заигрывающую с ним собаку.

Я продолжал стоять на ветру под охраной не перестающей лаять и рычать собаки. Правда, былого энтузиазма в ее голосе уже не было. А применять к ней свои методы дружеских контактов у меня не было никакого желания. Наконец на верхнем этаже, в угловой комнате зажегся свет, и через некоторое время все тот же бородатый мужик открыл калитку, заперев пса, и впустил меня во двор. Затем проведя через дворницкую на черную лестницу он завел в залу второго этажа и, буркнув «чичас будут», вышел, закрыв за собою дверь. Я остался стоять посредине комнаты, рассматривая в бледном свете мерцающих свечей картины и фотографи, развешанные на стенах.

Наконец минут через пятнадцать послышался стук каблуков, и в гостиную с испуганным выражением лица вплыла графиня. Была она среднего роста и миниатюрного сложения. На красивой белоснежной шее гордо красовалась белокурая головка, увитая прядями кудрявых волос. Подхваченные сзади алой лентой, они в беспорядке рассыпались по плечам и извивались блестящими змейками при каждом повороте ее головы. Черные брови удивленно взлетели вверх, а огромные бездонно-синие глаза вопросительно смотрели на меня. Нежный овал щек был покрыт румянцем, который перебивали четко очерченные алые губы, чуть приоткрывавшиеся при выдохе. На ней был накинут длинный халат с огромными китайскими драконами на рукавах, которые переливались золотом от света горящих свечей и очень мило гармонировали с ее белокурой головкой. Остановившись у входа, она двинулась мне навстречу, протягивая руку.

– Что случилось, Вольдемар? – на французский манер произнесла она.

Я молча взял ее протянутую белоснежную руку с чувственными пальцами и нежно прижался к ней губами. Она пахла тончайшими французскими духами и первозданной чистотой, которую не так часто встретишь в женщине. Я специально затягивал паузу. Мне не хотелось отрываться от этого «родника», дающего мне силы, и я продолжал жадно вдыхать ее запахи, которые переполняли все мое существо и, несмотря на усталость, готовы были выплеснуться наружу. Когда я почувствовал, что ситуация становится критической, я отпустил ее руку и произнес осипшим голосом:

– Ничего страшного, сударыня! Все нормально. Вы, как всегда прекрасны! Ваше очарование заставляет терять голову только от одного вашего взгляда.

– Полноте, Вольдемар, − она залилась краской и махнула шутливо рукой, приглашая присесть в кресло, стоявшее в углу. Подведя ее туда и подождав, пока она устроится поудобнее, я продолжил беседу.

– Несравненная Екатерина Ульяновна, я приношу свои глубочайшие извинения за этот ночной визит. Однако обстоятельства сложились так, что кроме вашей чуткой души мне не к кому больше обратиться.

Она внимательно слушала меня, сложив руки на коленях и чуть склонив голову набок.

– Я только что от императора. Был удостоен чести встречаться не только с ним, но и со всей монаршей семьей.

– Господи! − воскликнула она, подавшись вперед, − как они там? Здесь ходят такие ужасные слухи. Давече камергер Пал Иванович Егоров заезжал перед отъездом в Питер, так рассказывал, что вообще их держат за семью замками и подвергают всяким издевательствам.

– Не могу ничего возразить вам, однако то, что они находятся под усиленной охраной без права общения с внешним миром, это уж точно. И прислуги практически не осталось с царем. Я уже не говорю о наших вездесущих придворних вельможах, которые сразу перекрасились во всевозможные цвета и шастают по стране, призывая народ к бунту.