Кирилл Еськов - Чиста Английское убийство

— Или — наоборот, — откликается вдруг со странным смешком Поули, «Человек, решающий проблемы».

— В каком смысле — наоборот?

— Не на Континенте, а здесь. И не писать за кого-то, а распространить слух, будто за некого драматурга пишет якобы чудесно спасшийся Драматург .

— Забавная идея, — кивает Уолсингем. — Остался, правда, сущий пустяк: отыскать в Англии никому не известного поэта, хоть отдаленно сопоставимого с Марло.

— Том, — подает вдруг голос Одри, — тот парень, с которым Кит работал над «Генрихом Шестым»… Он рассказывал.

— Уилл Шакспер? Хм… А ведь и правда: Кит ругал его последними словами — а это среди поэтов дорогого стоит!

— Шакспер? — разочарованно откликается Сесил. — Никогда о таком не слыхал…

— Так нам такой и нужен: молодой, талантливый, нераскрученный… находящийся под творческим влиянием Марло… Вряд ли для этой цели сгодится Грин или кто-то вроде.

— Значит, берем мы этого самого Шакспера, — ухмыляется Сесил, — подсобляем ему приподняться на первых порах, а сами исподволь убеждаем всех вокруг, будто за него пишет Несравненный Кит… Интересно, много ли найдется читателей, способных поверить в такую конспирологическую бредятину?

— А «всех вокруг» убеждать вовсе и не надо, — откликается «Человек, решающий проблемы». — «Способный поверить в это читатель» нам необходим ровно один; при том, что он, этот читатель, и сам хотел бы в это верить.

При этих словах все взгляды устремляются на Одри.

— Вы просто конченные психи, — безнадежно вздыхает любимая фрейлина Ее Величества.

— Боюсь, что во всех иных вариантах мы — покойники…

Уолсингем (разливая коньяк по стаканам):

— Ну так как, леди и джентльмены — «Марло умер — да здравствует Марло»? Чокаясь или не чокаясь?

Четыре стакана в некотором сомнении зависают над столом, и поверх них загорается:

Звук дверного колокольчика. Человек (на протяжении всей сцены его видно лишь со спины) открывает дверь. На пороге — почтальон, протягивающий ему облепленный марками конверт:

— Мистер Шекспир? Вам заказное — с Континента, из Богемии. Распишитесь, пожалуйста.

Человек — в кабинете; на его рабочем столе — творческий бардак: исчерканные листы черновиков, изрядная стопка перебеленного, пара раскрытых фолиантов-справочников, пивная кружка с запасом гусиных перьев. Некоторое время он разглядывает невскрытое еще письмо, потом бросает взгляд на украшающий бюро небольшой дагеротип — всем нынче известный «Портрет незнакомца» (которому, разумеется, приданы некоторые черты Ди Каприо) и вновь возвращается к конверту.

Оказывается, его вниманием завладели разноцветные марки (крупный план): их целая серия — разные модели парусников. Великая морская держава…

Чудесная Анна Н. Оуэн из университета Нового Южного Уэльса, консультируя меня по ходу написания этого текста, вложила в него столько своего «чистого боевого времени», что это далеко выходит за рамки называемого обычно «консультативной помощью». Мне остается надеяться, что время то было потрачено ей не впустую, и что в своем повествовании я не сильно погрешил против духа (о букве, понятно, речи нет) Елизаветинской эпохи, которую, вслед за Анной, причисляю к цвейговским «Звездным часам человечества»:

Это было время, когда адмирал пиратской эскадры мог отвернуться от горящего испанского фрегата и бросить людям на мостике: « Sic transit gloria mundi ». Это было время, когда Ее Величество могла шугануть неугодившую фрейлину девятибальным матросским матом. Окружающие поняли бы обоих.

Во время боя с Непобедимой Армадой, когда маленький легкий кораблик Хоукинса несся по гребню волны, а испанский флагман провисал у ее подножья, Хоукинс перегнулся через борт и, углядев на палубе «испанца» командующего вторжением герцога Медину-Сидонию, прокричал ему в лицо на языке древних римлян всю его родословную — так, как Хоукинс ее себе представлял. Хоукинс был слабоват в испанском. Герцог вряд ли смог бы оценить соль обращения, будь оно сделано по-английски. А вот прекрасной латынью они владели оба.

Те, кто пустил ко дну Непобедимую Армаду, очень любили говорить и действовать красиво. Превращали судьбу в спектакль. Обогащали классику личным опытом. С Господом Богом находились в сложных отношениях. Человек, стоящий у руля, кивком или мановением руки определяющий судьбу другого человека, корабля или государства, может, конечно, считать себя орудием Господним — если ему требуются оправдания. В оправданиях эти люди, как правило, не нуждались.