Анатолий Леонов - Оживший покойник

– Ну? – произнес царь, вопросительно глядя на Феону.

– Пусть вскроют колоду, государь, – ответил тот спокойно.

Михаил движением руки отдал распоряжение кому-то из своих молчаливых и сметливых челядинцев, которые в мгновение ока исчезли во мгле церковного придела, но уже через короткое время появились вновь с нужными инструментами, словно прятали их где-то неподалеку, ожидая момента, когда они могут понадобиться. Не задавая лишних вопросов, они рассекли колоду, которая и без того была латана-перелатана после двух падений на землю.

Царь со свитой подошли ближе к гробу стольника и замерли в изумлении. Кто-то заахал, кто-то принялся креститься, громко шепча молитвы. Глеб лежал в гробу бледный и сильно исхудавший, но без каких-либо признаков тления и характерного трупного запаха.

– Чудеса! – произнес царь, ни к кому конкретно не обращаясь. – Как живой лежит! Сколь ден прошло, а плоть нетленна. Даже запаха нет!

– Григорий Федорович, – повернулся он лицом к Феоне. – Объясни, коль знаешь причину?

Вместо ответа отец Феона подошел к телу стольника и, подняв его руку, легко согнул в локте, вызвав замешательство у стоящих рядом вельмож.

– Как я и думал, ткани мягкие. Трупного окоченения нет, – произнес он, глядя на собравшихся, после чего протянул руку к стоящему рядом с открытым ртом стрелецкому уряднику и голосом, не терпящим возражений, произнес:

– Дай клинок.

Растерянный урядник беспрекословно выполнил приказ монаха и только потом посмотрел на царя, холодея от собственного проступка, но царь даже не посмотрел в его сторону. Его взгляд был направлен на то, что делал в тот момент отец Феона. Монах ловким движением рассек саблей воздух, удобней пристраивая ее к руке, после чего приложил лезвие к запястью Глеба Морозова и сделал на нем небольшой разрез. Из раны медленно потекла черная, как деготь кровь. Среди собравшихся в церкви раздались истошные возгласы и крики о чуде, но Феона не стал обращать на них внимания. Он размазал пальцами кровь стольника и, показывая ее царю, тихо сказал:

– Государь, хочу спросить, видел ли кто из собравшихся здесь, чтобы из мертвеца, спустя неделю после смерти, кровь текла?

Царь вопросительно посмотрел на говорившего и, пожав плечами, неуверенно спросил в ответ:

– Так он что, жив?

– Да, государь, жив! – был ему ответ монаха.

Подобрав полы однорядки, Маврикий бежал по узким улочкам Старого города на постоялый двор, откуда в свое время был силой уведен стрельцами в английскую факторию. Маврикий спешил, но, вбежав в открытые ворота постоялого двора, был вынужден спрятаться за угол дома, при этом надеясь, что его нелепая фигура не привлекла особого внимания четырех вооруженных холопов боярина Салтыкова, стоявших на крыльце перед входом в дом. Маврикий растерянно топтался на месте, не зная, что предпринять в этой ситуации. Он так погрузился в тягостные размышления, что легкий хлопок сзади по плечу едва не лишил его чувств. Обернувшись, он с облегчением увидел перед собой никогда неунывающую физиономию Чоботка. Скоморох заглянул за угол, осмотрелся и, спрятавшись обратно, прошептал Маврикию:

– Ну что, «крестник», опять помощь нужна?

– Да вот, пройти бы… – тоскливо закивал головой послушник, вытирая потный лоб рукавом подрясника.

– Это можно, – ответил Чоботок, хитро прищурившись. – Смотри, чего будет!

Не успел он договорить, как из-за лабаза, пристроенного к глухой стене постоялого двора, с громким рычанием выбежал медведь на двух лапах, держа наперевес заряженный бандолет. Следом за ним шустро выскочил и второй косолапый. Этот был в железном шлеме «папенгаймер» и с бубном для сбора денег. Справедливости ради стоит признать, что скорость их появления во дворе была несравнима со стремительностью, которую выказала охрана Салтыкова, бросившая оружие и под смех и улюлюканье случайных прохожих исчезнувшая где-то в глухих костромских переулках. Чоботок, проводив залихватским посвистом нерадивых охранников, смеясь, хлопнул по плечу опешившего послушника.

– Ну, вот как славно получилось! Иди, чернец, путь свободен!

Маврикий восхищенно покачал головой и уже вошел было в настежь распахнутую дверь, но обернулся и смущенно произнес:

– Спросить хочу, чего тебя Чоботком кличут? Странно ведь человека сапогом называть!

– А чего странно-то? – махнул рукой скоморох. – Давно дело было. Еще под Вязьмой. Сидели мы тогда с Григорием Федоровичем в осаде. А у меня, видишь ли, на посаде зазноба была. Бабенка – огонь! Впрочем, тебе, монаху, все одно не понять. Ну и, видать, выследили поляки, как я к ней по ночам бегаю. Взяли сонного, как есть, в одном исподнем. Только успел я один сапог на ногу натянуть, глядь, а оружия нет. Уволокли скребни поганые!