Анатолий Леонов - Оживший покойник

– Свифт! Охрана, все ко мне!

На его громкие призывы дверь кабинета отворилась, и на пороге появилась кислая физиономия секретаря Свифта, из-за плеча которого выглядывал веселый Чоботок в шапочке «монмуш», растерянный Маврикий с лицом, напоминающим моченое яблоко, и еще полдюжины мордастых скоморохов, все как один в костюмах английских аркебузиров, надетых на них как попало.

– Это что? Нападение на английское представительство? – горя от возмущения, воскликнул Меррик, отступая за край стола. – Вы даже не представляете, что натворили!

– Боже упаси, – решительно отмел его угрозы в сторону отец Феона, одним движением поднимаясь со стула. – Мы уже уходим, как и положено вежливым гостям. Все честно. Обмен совершен. Больше нам здесь делать нечего.

Монах подал знак своим спутникам, которые тут же развернулись и пошли прочь, о чем-то живо беседуя между собой и похлопывая смущенно улыбающегося Маврикия по плечу. Выпроводив своих друзей, отец Феона вернулся и тихо произнес:

– Хотите совет? Вы проиграли, Меррик. Все ваши проекты сегодня умерли. Признайте это и спасайте себя. Уходите в отставку. Возвращайтесь в Англию, займитесь садоводством, как Джон Традескант, или магией, как Джон Ди, только не трогайте Россию. Она не для вас.

– Я подумаю, преподобный, – нехотя ответил англичанин, демонстративно отворачиваясь от монаха.

– Неискренне говорите, сэр, а зря! Забудьте обещания боярина Салтыкова. Ничего не будет. Завтра я докажу это.

Говорить больше того, что он уже сказал, монах посчитал излишним и, слегка кивнув головой в знак прощания, он вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь. Скоро его шаги стихли где-то в глубине коридора, и наступила тишина.

Джон Меррик молча сидел в своем любимом кресле, задумчиво покусывая нижнюю губу. Он размышлял. Сейчас ему предстояло решить сразу несколько очень важных вопросов безотлагательной важности, причем сделать это так искусно, чтобы в Лондоне и тени подозрений не могло упасть на его честное имя и безупречную репутацию. Джон Меррик думал, как хороший шахматист, видя позицию на доске на несколько шагов вперед. Он умел это делать, и спустя непродолжительное время на лице его уже играла довольная улыбка. Меррик расслабился и облегченно выдохнул. Он знал, что будет делать дальше. Осмотревшись, посол заметил все еще стоявшего в дверях секретаря, на которого, уходя, озорной Чоботок напялил шапочку «монмуш». Вид у Свифта был настолько нелеп, что Меррик не удержался от смеха.

– Ричард Свифт, вы еще больший осел, чем я думал! Пригласите ко мне мастера Аткинса.

Впрочем, дать такое задание было проще, чем его выполнить. Мастера Аткинса Свифт нашел в подземной тюрьме, вздернутым на дыбу, с грязными штанами и пахнущим, как парная репа. У ног его закованный в колоду, в полусогнутом состоянии стоял дед Киселяй и громко выл, размазывая по бороде кровь и сопли из разбитого носа.

Только один человек в доме этой ночью ничего не знал и не подозревал беды. Капитан Яков Маржарет спал в своей кровати, обложенный пуховыми подушками. Спал, положив на прикроватный столик пару чудесных шотландских пистолетов, заряженных крупной картечью. Спал сном праведника, не помышляя о завтрашнем дне.

За стенами Нового города, на Мшанской улице, тянувшейся вдоль высокого берега Волги к Спас-Подвязному мужскому монастырю, располагались торговые ряды с бесчисленными лавками, амбарами, харчевными избушками и даже просто торговыми скамейками, шалашами и палатками. Во всех этих заведениях шел беспрестанный торг разнообразной снедью, изделиями ремесла и многочисленных промыслов, то есть всем, чем издавна славилась Кострома.

Торговали здесь в сырейных, сапожных и рукавишных рядах лучшими в России кожами. Кожи были красные и белые, бараны зеленые, козлы черные. Сапоги, башмаки, поршни, рукавицы-верхницы – все отменной работы. А каким мылом торговали в мыльном ряду! Не было на свете лучшего товара! Получалось оно таким, потому что делалось не из говяжьего сала, как в соседнем Ярославле, а из настоящей тюленьей ворвани с конопляным и льняным маслом. Оттого и стоило дороже ярославского «белого». Так что торговали косяк мыла весом в пуд по цене в 45 копеек. А иное бурое и твердое так и за 60 могли продать. И ведь охотно покупали, несмотря на заоблачную цену.

В кузнечных рядах сидели замочники, гвоздочники, ножевники, скобочники, подковники, лемешники и даже один бронник, который делал кольчуги и панцири. Товар у них был самый разнообразный на любой, даже самый взыскательный вкус.