По прошествии стольких лет я понимаю и признаю, что ваш отец был совершенно прав — вы должны были стать банкиром, и вы им стали. Но не просто денежным мешком, а образованным банкиром, и лучшее, что вы могли сделать для нас, Флоренции и всей Европы, — то, что делаете. И что делал ваш отец, впрочем, мало кому рассказывая о своих поступках».
Козимо все еще не понимал секретности этого послания, а потому скользил по строчкам со знаменитым наклоном Никколи быстро, пока не дошел до следующей фразы:
«Итак, сделка между вашим отцом и мной заключалась в следующем.
Синьор Джованни де Медичи лучше других понимал, что полученное мной наследство не бесконечно, я не занимаюсь делами и довольно скоро потрачу доступные средства. Я не банкир, мне казалось, что тысячи флоринов — это сказочно много, я даже не заметил, как они почти закончились. Зато заметил ваш отец.
И он предложил мне оставить вас в покое, не препятствуя обучению семейному делу Медичи. А в обмен отдал… все мои долговые расписки, выкупленные у разных кредиторов.
Представляю вашу ярость и прошу успокоиться и дочитать до конца».
У Козимо действительно даже дыхание перехватило от возмущения. Получалось, что отец просто купил его у Никколи! А тот продал?! Вернее, обменял на свои долговые расписки.
Только привычка делать несколько глубоких вдохов в момент возмущения, страха или ненависти, прежде чем начнешь что-то говорить или делать, помогла не начать крушить все вокруг. Козимо опустил руку с письмом, прикрыл глаза и десяток секунд сидел, стараясь справиться с гневом.
Помогло.
И все же строчки ровного почерка Никколи прыгали перед глазами.
«Не знаю на кого из нас — своего отца или меня — вы в большем гневе, за себя оправдаюсь ниже, а пока о вашем отце Джованни де Медичи.
Я понимаю, что банкир должен быть разумен и предусмотрителен, но позвольте заметить, что большего разума и предвидения, чем у синьора Медичи, я не встречал ни у кого. Полагаю, что вы унаследовали эти отцовские качества и еще используете их в полной мере.
Синьор Медичи сделал мне еще одно роскошное предложение, от которого я просто не смог отказаться, но не потому, что слаб, как всякий человек, не потому что люблю золото, а ради… Сейчас вы сами поймете, чего.
Мне было предложено продолжать разыскивать и покупать старинные рукописи и артефакты, но уже на средства Медичи. Джованни де Медичи предлагал оплачивать все мои векселя касательно этих приобретений с одним условием: я завещаю все вам, мой друг. Что я и делал долгие годы.
Конечно, я тратил и собственные средства, но большей частью все же деньги вашей семьи.
Потому, мой друг, все завещанное принадлежит вам изначально.
Не осуждайте своего отца и подумайте, ведь без его мудрого решения не было бы ни собрания рукописей, ни Тацита…»
Никколи еще два листа перечислял то, что они смогли приобрести и выкупить на средства Медичи, расписывал заслуги Джованни де Медичи и его скромность, но Козимо пробегал взглядом написанное, почти не вчитываясь. Главное он уже понял — отец столько лет оплачивал их с Никколи розыски, ни словом об этом не обмолвившись.
И вдруг заметил, что Контессина внимательно наблюдает. Женщина никуда не ушла, она по-прежнему стояла возле камина, не сводя глаз с мужнина лица. У Козимо мелькнула догадка:
— Ты знаешь, что в этом письме?
— Догадываюсь.
— Все, кроме меня, знали, что отец платит Никколи?!
— Думаю, никто, кроме них двоих. И не платил, а помогал. Что плохого в том, что банкир помогал гуманисту, не объявляя об этом на городском рынке? Разве ты сам поступаешь иначе?
Но даже не поступки отца и Никколи поразили Козимо, он чувствовал, что должен осмыслить новость и только тогда оценить ее по достоинству.
Лоренцо шел сорок четвертый год, но он все равно чувствовал себя младшим братом рядом с Козимо. Тот почти на шесть лет старше, но иногда казалось, что на все тридцать. Козимо не просто старший брат, он поистине глава семьи, и стал таковым еще при жизни отца, хотя тот и считался главным. Пожалуй, после Констанца и всех перипетий с Коссой Козимо действительно управлял всем, оставляя Джованни Медичи обязанность лишь давать советы, которым, впрочем, далеко не всегда и не все следовали. Они уважали отца и почитали мать, но Козимо уже давно делал все по-своему.
Потом главным в этой «волчьей стае», как семейство Медичи весьма нелицеприятно называл Филельфо, стал дядя Козимо и Лоренцо Аверардо ди Биччи де Медичи, но это только казалось, в действительности все нити давно были в руках у Козимо. Он дергал за ниточки, приводя в движение огромную конструкцию под названием «клан Медичи», и конструкция исправно работала.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу