Валерия Вербинина - Театральная площадь

— А может быть…

Опалин хотел предложить сразу же начать поиски в театре, руководствуясь соображениями, которые высказал Казачинский. Но Николай Леонтьевич, должно быть, умел предвосхищать мысли своих подчиненных, потому что сразу же категорично ответил: «Нет».

— Не подходи к театру, пока мы не будем стоять на более-менее твердой почве. Это же Большой, — многозначительно промолвил Твердовский, подняв указательный палец. — Ты знаешь, какие люди там бывают? Туда правительство на спектакли ходит. И маршал Калиновский, и сам товарищ Сталин, и… словом, много кто. Нельзя, понимаешь, просто так вломиться в театр и начать всех допрашивать. Основания нужны. Веские…

Опалин много чего мог сказать — например, что закон для всех един и что совершенно непонятно, почему можно, используя словечко начальника, вломиться на завод, когда ведешь расследование убийства рабочего, и нельзя трогать Большой театр. Но все глубокомысленные, остроумные и даже едкие реплики Ивана были бы в данном случае пустым сотрясением воздуха, потому что решительно ни к чему бы не привели.

— Как скажете, Николай Леонтьевич, — проговорил Иван после паузы, но все же не удержался. — В самом деле, к чему спешить…

Твердовский нахмурился.

— Я ведь могу и другому поручить это дело, — напомнил он.

— Не стоит. Я справлюсь.

В кабинете повисло молчание.

— Ваня, — неожиданно произнес Николай Леонтьевич, и впервые за все время разговора в его голосе прорезались чуть ли не просительные нотки, — не наломай дров. У нас теперь новый нарком, и… словом, не надо нам лишних сложностей. — Он имел в виду Ежова, который в прошлом месяце стал народным комиссаром внутренних дел. — Обстановка непростая, и вообще…

Опалин пообещал, что будет действовать с максимальной осторожностью. Твердовский поглядел в его упрямое открытое лицо, хотел было заметить, что Иван и осторожность — две вещи несовместные, но в последний момент передумал, решив, что это лишнее. Николай Леонтьевич знал, что его подчиненный остро реагирует на некоторые моменты, связанные с работой, хотя во всем остальном не проявляет даже намека на самолюбие.

— Ты бы, Ваня, поискал среди знакомых какого-нибудь осведомленного человечка, — посоветовал Твердовский. — Кто тебе расскажет о Большом, так сказать, изнутри. Тебе же легче будет, когда поймешь, с кем там можно иметь дело, а к кому и подходить не стоит.

— Хорошо, я постараюсь узнать, кто может мне помочь, — кивнул Опалин. — Что-нибудь еще?

— Пока все. Будет заявление, тогда и займешься розыском, — сказал Николай Леонтьевич. — И в театр наведаешься… Свободен.

Выйдя из кабинета начальника, Опалин поймал себя на том, что запутался в сложной смеси ощущений. С одной стороны, он чувствовал облегчение, потому что видел, что Твердовский ему поверил; с другой — Ивану претило прямое приказание осторожничать, а с третьей…

С третьей стороной он и сам до конца не разобрался, и виной тому была незнакомая девушка, вышедшая из тьмы возле театра и исчезнувшая во тьме. Опалин никому еще о ней не говорил — хотя спешившая куда-то незнакомка, которую он встретил недалеко от места, где произошло убийство, просто обязана была привлечь его внимание.

«А не может ли она быть связана с…»

Но ему почему-то не хотелось даже думать об этом.

«Вообще, конечно, надо бы позвонить Люсе, попробовать с ней помириться… Или не стоит?»

Он машинально ответил на приветствия двух оперов, которые шли по коридору ему навстречу, и только потом вспомнил, что оба они ему неприятны. Плечистый здоровяк Манухин был известен тем, что не чурался физических методов воздействия на подозреваемых, а тощий подхалим Лепиков состоял при нем кем-то вроде адъютанта.

— Что-то на Ване Опалине сегодня лица нет, — заметил Лепиков, как только убедился, что Иван отошел достаточно далеко и не может их слышать. — Ты в курсе, как он у театра труп нашел, а потом тот куда-то делся? С пьяным перепутал, наверное. — Он хихикнул.

Однако Манухин, к удивлению Лепикова, не пожелал развивать эту тему.

— Раз Опалин говорит, что видел труп, значит, там был труп, — сухо оборвал прихвостня старший опер. — Главное, чтобы на нас это дело не свалили… Пошли лучше пожрем. Говорят, биточки сегодня в столовке — пальчики оближешь! — И он мечтательно зажмурился.