Борис Акунин - Князь Клюква [litres]

Совсем близко, шагах в тридцати, над круглыми половецкими шлемами торчал шест с белыми лошадиными хвостами. Под ним сидел на вороном коне человек в сверкающем, будто рыбья чешуя, доспехе и размахивал руками.

Это и есть Тагыз, понял Ингварь.

Заметил его и хан. Показал, что-то крикнул.

Телега закачалась, на нее поперли звериные личины. Но путь им преграждали свои дружинники. Поднимались и опускались клинки, топоры. Сталь билась о сталь. Пахло кровью, потом, мочой.

– Стой здесь! Пусть тебя всем видно будет! – прорычал Добрыня. У него поперек щеки ниткой тянулись мелкие красные брызги. – А я туда! Надо бунчук сбить! Тогда побегут! Ы-ы-ы!

Он взревел и спрыгнул прямо в кучу-малу.

Все скопище заколыхалось, попятилось к шесту. Звериные личины одна за другой падали.

Ингварь стоял, где велено, только вздел повыше белую ленту, да поворачивался во все стороны. Что было силы махал мечом, кричал:

– Вперед! Вперед!

Серебрёный шлем боярина сверкал на солнце, подбираясь всё ближе к белым конским хвостам. Вот шест покачнулся, начал падать. Выровнялся. Опять дрогнул.

Упал! Упал!

Хана было уже не видно. То ли вышибли из седла, то ли сам спрыгнул.

Откуда-то донесся топот, нестройный шум. Это наконец пошли в наступление забродцы, с двух сторон.

А серебрёный шлем пропал.

– Добрыня! Где ты?!

Ингварь спрыгнул с повозки, но убежал недалече. Снизу крепко обхватили за ногу. Колено пронзила острая боль. Кто-то впился в него зубами. Князь хотел ударить мечом, но вовремя увидел: свой. Ополченец с залитым кровью лицом вслепую рвал зубами мясо.

– Пусти!

Еле выдрался.

Куда бежать? В какую сторону? Все вокруг метались, орали, толкались.

– Князь, князь! Гляди! – кто-то тянул за руку, волок вперед. – Вон он! Убили!

Столпившись в тесный круг, дружинники кололи куда-то вниз копьями. Нога в зеленом сафьяновом сапоге с загнутым носком дергалась под ударами.

– Хана убили!

– Где Добрыня? – спросил Ингварь, отвернувшись.

Его повели еще куда-то.

Боярин лежал ничком, без шлема. На разрубленной шее, ниже затылка, пенилась темная кровь.

Сев на землю, Ингварь повернул Добрыне голову. Потрогал веко на открытом глазу. Прикрыл. Заплакал.

Ему кричали:

– Что ты плачешь, княже? Победа!

– Победа-а-а! – завопила где-то луженая глотка – так оглушительно, что Ингварь обернулся.

На повозке, возвышаясь над всеми, стоял Борис. Он был без шлема и без латного нагрудника, в одной кольчуге. Лицо в грязных разводах, усы повисли. Увидел брата, погрозил кулаком.

– Чего так долго подмогу вел, Клюква? Я чуть не сгинул! Эй, охрану к телегам! Кто сунется грабить – рубить без жалости! Это что там за вороной конь? Тагыз-ханов? Мой будет!

Набрал в грудь еще больше воздуха, надсадно выкрикнул:

– Молодцы, свиристельцы! Не подвели своего князя! Слава-а-а!

Множество голосов ответили в едином порыве:

– Борисла-а-ав!

– Эх, дура, куда ж ты глядел? Князь-то, Сокол-то, один на поганых скакал, будто святой Егорий на змея. На него стрелы так и сыплются, неба от них не видать, а ему хоть бы что. Скачет и скачет! Всем витязям витязь! Про таких в былинах сказывают! Без него нам бы нипочем курган не взять.

Ингварь покачивался в седле, слушая разговор идущих сзади дружинников. Над ночной степью светил узкий месяц. Обоз и пешие растянулись в длинную линию, по обе стороны от которой ехали верховые, зорко вглядывались в темноту, но опасаться было нечего. На победителей не нападают. После улагайского разгрома курени наверняка улепетывают кто куда. Со временем орда, конечно, оправится, но не скоро. Теперь у них начнется междоусобица, грызня за ханское место, да и потом еще долго будут помнить полученный урок.

Двигались медленно. На повозках кроме захваченного добра лежали раненые, их быстро не повезешь – кричат, жалуются. А и куда торопиться?

Победа далась дорого. Тридцать семь душ отпел поп Мавсима, тридцать семь тел закопали прямо там, на кургане. По дороге в первый же день померли трое, и были еще восемь тяжелых, кого дай Боже до родной земли довезти, дома схоронить. Из тех, кто ранен легче, тоже кто-то преставится, от гнойного недуга – это всегда так.