Валерия Вербинина - Вуаль из солнечных лучей

– Должен признаться, Амалия Константиновна, вы не первая, кто задает себе подобные вопросы, – серьезно промолвил резидент. – Давайте все же исходить из того, что если французы решили устранить нашего агента, значит, они считают, что le jeu vaut la chandelle [4]. Далее: вы не правы, считая, что сведения о личности неведомого стрелка ничего не стоят. Я говорю сейчас не о деньгах, само собой, – добавил Осетров. – Даже если стрелок – рядовой агент, какой-нибудь незначительный мсье Дюпон, как минимум англичане будут заинтересованы в том, чтобы узнать его имя. А если речь идет вовсе не о рядовом агенте? Если это кто-то куда более важный и ценный? Или если предположить, что он применил некое усовершенствованное оружие – например такое, которое позволило ему находиться далеко от цели, так что ни вы и никто из присутствовавших на дуэли его не заметили? А Сергей Васильевич, к примеру, смог узнать, что за оружие было использовано, и если эти сведения попадут не к тем людям, Франции не поздоровится. Видите, сколько возможностей сразу возникает?

– Но если Сергей Васильевич узнал некие важные сведения, почему же тогда он не пожелал поделиться ими с вами? – спросила Амалия.

– Ах, госпожа баронесса, только не делайте вид, что вы не понимаете… Ведь и вы, и он – Особая служба, которая никому не подчиняется, кроме генерала Багратионова. Разведка добывает секретные сведения, контрразведка борется с их утечкой, а агенты Особой службы живут себе припеваючи и катаются первым классом в Мадрид, чтобы купить у разорившегося испанского гранда картину для… впрочем, о чем это я? В конце концов, картины тоже нужны, особенно хорошие.

Амалия кисло улыбнулась, напустив на себя вид человека, которого раскусили и которому решительно нечем крыть. На самом деле покупка картины была лишь прикрытием для куда более важной миссии, но так как баронессу Корф обязали хранить эту часть ее поездки в строгом секрете, она не стала поправлять собеседника.

– Значит, Сергей Васильевич вам ничего не сказал и даже не намекнул? – спросила Амалия.

– Нет, госпожа баронесса.

– А что насчет вашего человека? Того, который сопровождал в субботу Сергея Васильевича на вокзал?

– Его зовут Виктор Иванович Елагин, – сказал Осетров, – и я уже обсудил с ним не раз, что господин Ломов говорил и даже как он выглядел, когда ехал на вокзал. По словам Виктора Ивановича, Сергей Васильевич сказал ему следующее, – резидент взял со стола листок. – «Париж – забавный город: вроде и столица Европы, а присмотришься – деревня деревней, только шуму много производит». Еще Сергей Васильевич проехался по поводу Эйфелевой башни, мол, как удобно иметь в стране нечто такое, что можно безнаказанно честить на все корки. Дождь, или засуха, или в правительстве одни остолопы, или война на пороге, или жена изменяет, а поругаешь Эйфелеву башню, и сразу же на душе приятно и легко. «Хорошо бы и нам завести у себя что-нибудь вроде нее», – заметил господин Ломов в конце обсуждения.

– Он говорил что-нибудь еще? – спросила Амалия.

– Конечно, говорил: «Здравствуйте», «До свидания» и еще что-то насчет погоды. – Осетров положил листок на стол. – Но ни слова о дуэли, Амалия Константиновна, ни слова о Уортингтоне и ни слова о том, кто его убил.

– А как Сергей Васильевич выглядел? Вы упоминали, что расспрашивали господина Елагина об этом.

– И Виктор Иванович не раз и не два ответил мне, что господин Ломов выглядел абсолютно обычно и не подавал никаких признаков беспокойства.

– Тогда еще один вопрос. Не заметил ли Елагин, чтобы за ними кто-то следил? Или, может быть, уже на вокзале кто-то уделял Сергею Васильевичу слишком много внимания?

– Виктор Иванович ничего подобного не помнит.

– А на его свидетельство вообще можно положиться?

– Он человек трезвомыслящий и не склонный к преувеличениям. Впрочем, лично я уверен, что если за Ломовым следили, у этих людей хватило ума не попадаться Елагину на глаза.

Амалия считала, что вполне владеет собой, но она едва не подскочила на месте, когда внезапно начали бить стенные часы. Хотя ей не было жарко, она достала веер, раскрыла его и стала им обмахиваться, чтобы выгадать время и привести в порядок мысли.

– По правде говоря, – негромко заговорила она, – меня больше всего беспокоит то, что Сергей Васильевич до сих пор никак не дал знать о себе.

– А меня беспокоит другое, – признался Осетров. – Если Ломов стал обладателем информации, из-за которой можно поплатиться жизнью, он должен был это понять. А раз так, он обязан был обезопасить себя и поделиться ею.