Роберт Харрис - Мюнхен

Теперь Чемберлен обращался ко всем спутникам, а быть может, в первую очередь к Легату, хотя тот и не мог до конца поручиться за это.

– Я не пацифист, – продолжил премьер. – Главный урок, который я усвоил за время общения с Гитлером, прост: нельзя садиться играть с гангстером, не имея козырей. Но если, когда мы приземлимся, я буду выражаться в таком тоне, то тем самым мы только дадим ему повод и дальше проявлять воинственность. Если он сдержит свое слово – а я верю, что сдержит, – нам удастся избежать войны.

– А если он его нарушит? – не сдавался Стрэнг.

– Если нарушит? Что же, тогда весь мир увидит истинное его лицо. Ни у кого не останется никаких сомнений. Это объединит страну и сплотит доминионы, чего нам не хватает сейчас. Кто знает? – Тут он позволил себе слегка улыбнуться. – Вдруг это даже привлечет на нашу сторону американцев? – Чемберлен похлопал по карману. – А посему, как только мы приземлимся в Лондоне, я намерен придать эту декларацию самой широкой огласке.

Когда самолет премьер-министра пробил толщу облаков и появился над аэродромом Хестон, часы показывали 17:38. Едва внизу появилась земля, Легат обратил внимание на то, как забита Большая Западная дорога. Машины стояли далее чем на милю в каждом направлении. Шел сильный дождь. Свет фар отражался в мокром асфальте. У ворот аэропорта собралась огромная толпа – несколько тысяч человек. «Локхид» проревел над терминалом, быстро снижаясь. Хью ухватился за подлокотники. Колеса шасси подпрыгнули пару раз на траве, затем сцепились с грунтом, и машина помчалась по полю на скорости сто миль в час, вздымая по бокам шлейф брызг, затем резко затормозила и подрулила к бетонному фартуку.

Пасмурный осенний день за иллюминатором оживлялся людской суетой: кинорепортеры и фотокорреспонденты, аэродромные рабочие, полицейские, десятки учеников из Итона, неуместно выглядевшие здесь в своих парадных костюмчиках, министры, дипломаты, члены палаты общин и палаты лордов, лорд-мэр Лондона с церемониальной цепью. Даже издалека Легат узнал приметную фигуру в котелке. Это был лорд Галифакс. Подобно дон Кихоту, он возвышался над своим Санчо Пансой, роль которого исполнял сэр Александр Кадоган. Рядом стоял Сайерс. Зонтики у встречающих были свернуты, – видимо, дождь прекратился. Автомобиль ждал только один – большой старомодный «роллс-ройс» с королевским флагом. Человек в комбинезоне направил «Локхид» к месту стоянки и дал пилоту сигнал глушить двигатели. Пропеллеры с шелестом остановились.

Дверь кабины открылась. Как и после приземления в Мюнхене, коммандер Робинсон обменялся несколькими словами с премьер-министром, затем спустился по салону и открыл дверь в задней части фюзеляжа. На этот раз в самолет ворвался английский воздух, холодный и сырой. Легат сидел в своем кресле, когда премьер-министр прошел мимо. Челюсти Чемберлена была плотно сжаты, выдавая напряжение. Просто удивительно, как человеку, столь неодолимо застенчивому, удается заставлять себя вести публичную жизнь и прокладывать путь наверх!

Порыв ветра захлопнул дверь, и Чемберлену пришлось толкнуть ее локтем. Пригнув голову, он вышел наружу, навстречу аплодисментам, возгласам и крикам, сливавшимся в почти истерический гомон. Уилсон остановился в проходе и сдерживал остальных пассажиров, пока премьер-министр не сошел с трапа – этот миг славы принадлежал исключительно вождю. Только после того как Чемберлен двинулся вдоль линии встречающих, пожимая руки, Уилсон вышел следом. Далее по очереди шли Стрэнг, Малкин и Дангласс.

Легат оказался последним. Ступеньки были скользкими. Пилот поймал его за руку, помогая сойти. В промозглых синих сумерках огни съемочных групп были ослепительно-белыми, как застывшая молния. Закончив здороваться с важными персонами, Чемберлен остановился перед строем из десятка микрофонов с табличками: «Би-би-си», «Мувитон», «Си-би-эс», «Пате». Лица премьера Хью не видел; в свете юпитеров обрисовывалась узкая спина и покатые плечи. Выждав, пока приветственные крики смолкнут, Чемберлен заговорил. Голос его далеко и четко разносился на ветру.

– Я хочу сказать только две вещи. Прежде всего, за эти тревожные дни мы с моей женой получили немыслимое количество писем с выражением поддержки, одобрения и благодарности. Не берусь даже описать, насколько они подбодрили меня. Я хочу поблагодарить людей Британии за то, что они сделали.

Толпа вновь разразилась ликованием. Кто-то выкрикнул: «За то, что ты сделал!» Другой подхватил: «Да здравствует старина Чемберлен!»