Игорь Шприц - Двойной Нельсон

Пилось как-то легко и непринужденно, без задних мыслей, как будто впереди была свободная от работы жизнь, полная удовольствий и приятных приключений. Ресторация была заполнена наполовину. «Медведь» считался театральным прибежищем и после окончания сезона обычно закрывался. Но в этом году высочайшим повелением в связи с двухсотлетием столицы сезон был продлен.

Путиловский только достал портсигар, а уже у лица вспыхнул огонек длинной спички — желания здесь предугадывались. Тарелочки из-под закуски исчезали сами собой и тут же вновь возникали, но уже чистыми.

Только передохнули и расстегнули первую пуговичку на жилете, как закусочный стол переменился с мясного на рыбный. Кузьма Илларионович с самым серьезнейшим видом прильнул к уху Франка, и они зашептались, как два заговорщика времен Венецианской республики. Страсти при этом кипели глубоко шекспировские.

Результатом переговоров стало явление архангельской розовой семги с мраморными прожилками жира, янтарного ахтубинского балыка и каспийской белорыбицы. Географические пояснения Евграфию Петровичу давал Берг, а тот комментировал географию своими похождениями в этих местах: «Ловил я там... и там ловил тоже!» Но в отличие от рыбарей ловил Медянников одних только уголовничков — астраханских да архангельских.

Остроумно порешили пить, начиная с Севера — то есть с семги. Такое питие, пояснил Франк, есть процесс познавательный и, следовательно, тренирующий интеллект. От простого пьянства — тут Франк широким жестом обвел залу, в которой преобладали личности низменные и погрязшие, — они сейчас уходят в мир науки и познания, ни на секунду не переставая быть лучшей частью человечества, его солью. Выпили за соль, закусили балыком.

После балыка мир преобразился в несколько лучшую сторону. Соседи более не вызывали раздражения своей фанаберией, а превратились в славных господ, которые по прошествии нескольких тостов станут закадычными друзьями. Дамы ближнего круга волшебным образом помолодели на несколько лет, а за дальними столами и вовсе казались желанными красавицами, возбуждавшими далеко не академический интерес.

Франк постучал серебряной вилочкой по пустому бокалу:

— Господа! Господа! Прошу внимания!

Все заулыбались, предвкушая после начального плотского наслаждения возвышенное интеллектуальное. И не ошиблись. Франк заговорил о тщетности познания как о мировой константе (последнее время после пятой он только об этом и говорил — видимо, обдумывал очередную статью):

— Друзья мои, прошло всего каких-то полчаса, как мы начали свой трудный путь к познанию окружающего нас мира. И что мы видим? Принципиальную непознаваемость оного. Что меня очень печалит. Я могу угадать события на несколько минут вперед: сейчас мы выпьем налитое и закусим белорыбицей. Но истинного философа — попрошу заметить, ударение на третьем слоге! — истинного философа несчастные пять минут никак не удовлетворят! Пять минут, если строго разобраться, — не такой уж важный кусочек жизни. Хотя с точки зрения бабочки-однодневки это изрядно. Ну да черт с ней, с однодневкой! Дайте мне вечность!

Франк замолк, и его могучий ум стал работать неслышно. Все высказали порицание однодневке и потребовали гласного ведения собрания.

— Мир непознаваем! Это так удручает! Я бьюсь изо всех сил, чтобы хоть как-то убрать с глаз временную пелену и заглянуть в будущее! А оно не проглядывается. Даже очертаний не видно. Что там, за горизонтом, к которому мы все стремимся со скоростью один день в двадцать четыре часа и триста шестьдесят пять дней в год? Что он, грядущий, нам готовит? Его мой взор напрасно ловит...

Франк встал, чтобы подчеркнуть важность тоста. Несколько секунд он стоял, вперив глаза в потолок. Три соседних стола почтительно смолкли.

— Я прошу вас выпить за непознаваемое будущее. В противном случае жить пресно!

Евграфий Петрович даже слегка прослезился. Ранее он пил по весьма прозаическим поводам, как-то: крестины, сороковины, покупка калош, приход гостя и посошок по случаю ухода. А теперь они пьют за что-то необъятное и непредсказуемое!

Берг и Путиловский не прослезились, но тоже воодушевились. После поимки Гершуни будущее казалось намного более розовым и приятным. Сиди себе в уютном кабинете, изучай входящие и отпихивай исходящие.

Соседние столы позавидовали такому ученому времяпрепровождению и попросили разрешения присоединиться к тосту, на что Франк благородным кивком головы дал благословение. Число последователей его стройной философской системы пития стремительно росло и к концу вечера обещало выплеснуться за пределы «Медведя».