Игорь Шприц - Двойной Нельсон

На прикроватном серело нечто пушистое и большое. Оно вдруг открыло глаза и оказалось котом, внимательно смотревшим на Нину. Глазное дно отливало зеленым фосфоресцирующим светом, отчего казалось, что к обычному ночнику прибавилось два кошачьих.

— Кис-кис, — прошептала Нина и выпростала руку из-под одеяла. Рука, как и голова, слушалась Нину с большим трудом.

Кот деликатно понюхал протянутые к нему пальцы, облизнул нос и на долгое мгновение прищурил глаза. После чего замурлыкал вначале тихо, потом все слышнее.

(В оставшейся позади молодости у Нины был кот, родительский, встречавший ее после долгих отлучек короткой обидой, перераставшей в благодарность за то, что она вернулась и восстановила ему ту единственно справедливую картину мира, к которой он привык с детства: семья, абажур, чай с молоком и молоко.)

Помурлыкав с минуту, кот встал, потянулся, спрыгнул с креслица, подошел к двери, просунул лапу в щель, открыл дверь и вышел.

«Сейчас появится эта женщина...» — лениво подумала Нина, и точно: за приоткрытой дверью мелькнуло лицо экономки.

— Профессор, она очнулась, — доложил по телефону Путиловский. — Что делать?

— Это очень хорошо! Гут! — Невропатолог профессор Кюфферле искренне радовался изобретению телефона, который избавил его от некоторой части излишних визитов.— Я изложил схему первичного лечения в записке. Ваша Лейда Карловна вполне справится с заданием, я ее проэкзаменовал, она достаточно умна и несомненно педантична! Так что следуйте моим указаниям. Теперь о лечебнице: ее могут поместить в приют великой княгини Ольги. Но не сразу. Сейчас больная более всего нуждается в полном покое и во сне. Спать, спать и спать! Сон — самое целебное средство в мире! Вы меня слышите? Але! Але! Доннерветтер! [3] Черт побери! (нем.) — и профессор энергично дунул в приемный раструб телефона.

— Слышу прекрасно, — отозвался Путиловский. — Мне самому второй день хочется этого вашего целебного лекарства.

— Послезавтра утром я приду исследовать ее рефлексы. Рефлексы это самый верный индикатор! Кстати, давненько я не смотрел ваши. Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, — солгал Путиловский. — Рефлексирую с утра до ночи.

— Проверю! — пригрозил издалека Кюфферле. — Если у дамы будет ухудшение, телефонируйте немедленно.

И дал отбой. Лейда Карловна стояла рядом наготове и ждала указаний. Макс сидел у ее ног и тоже ждал.

— Дама должна как можно больше спать. Лекарства по схеме. Все остальное в руках Господа и профессора Кюфферле.

Путиловский устало развязал душивший шею галстук и помахал им перед носом кота. Макс с укором посмотрел на хозяина, пару раз для проформы махнул лапой и степенно удалился в покои больной, чтобы там претворить в жизнь указания профессора о целебном сне.

Сквозь полузакрытые веки Нина лениво наблюдала за дверью. В дверную щель вначале просунулась полосатая серая лапа, кот вспрыгнул на креслице, свернулся клубком и вновь уставился немигающим взглядом на Нину. Следом появилась экономка с уколом морфина, горьким лекарством и сладким гоголем-моголем. Укол, лекарство и гоголь-моголь вкупе с котом сделали свое дело. Нина провалилась в спасительный сон, уже без тревог и страхов.

Путиловский, лежа в постели, попытался размышлять на тему будущего трудного дня, но тоже не смог сопротивляться одуряющему воздействию Морфея.

Через двадцать минут вся квартира спала. Профессор должен был гордиться такими послушными пациентами.

Общество развития ремесел под покровительством княгини Ольденбургской размещалось на Большой Мастерской улице неподалеку от Фонтанки, в трех-этажном флигельке внутри двора. Евграфий Петрович уже два дня не общался с простым народом и посему настроился приятно провести вечерок в компании чаевничающих мастеровых, поговорить с ними о кенарином пении и узнать для себя что-либо новое. Кабы не служба в полиции, пошел бы он по столярному делу и стал бы знатным краснодеревщиком. Дерево Евграфий Петрович любил за красоту и теплый рисунок.

Полный благостных мыслей, Медянников приоткрыл дверь в залу, откуда слышался невнятный мужской ропот. Сквозь щель наблюдалось довольно изрядное скопление мужчин серьезного вида: почти все в тройках черного сукна, с галстуками и нафабренными усами.

«Солидные люди...» — удовлетворенно вздохнул Евграфий Петрович и просунулся далее. На столе стоял медальный самовар, в корзине лежали свежие сушки (сушной запах приятно пощекотал ноздри проголодавшегося Медянникова). Во главе стола председательствовал молодой человек студенческой наружности в синей косоворотке, рядом с ним сидела единственная женщина, молодая курсистка, и с обожанием глядела в рот председателю.