Наталья Павлищева - Лоренцо Великолепный

В огромных садках-запрудах медленно плавали осетры. А в одном даже… миноги. Правда, берег этого пруда был обнесен крепким забором, Лоренцо помнил аппетиты этих тварей.

Было высажено множество тутовых деревьев – для прокорма шелковичных червей.

Большой сад снабжал плодами и ягодами не только семью новоявленного фермера.

Оказалось, что кормиться можно не только давая деньги в рост, но и фермерствуя. Правда, вложить и сил и средств пришлось немало. Удивительно, но Великолепный был счастлив именно в эти годы, ведя жизнь помещика.

Он понимал, что нужны вложения, а потому на сетования Бернардо Ручеллаи, что много «закапывает в землю», отвечал:

– Может, ты и прав. Но, Лоренцо, твое место во Флоренции, ты же Великолепный!

– Был такой римский император Гай Аврелий Диоклетиан. Придя к власти, он дал слово за двадцать лет привести империю в порядок и уйти.

– Выполнил?

– Да, навел порядок и удалился в свое имение. Так вот, когда после него все начало разваливаться, римляне отправили посольство – просить Диоклетиана вернуться. Знаешь, что он ответил?

– Я там не был.

– Если бы вы видели, какую я вырастил капусту, вы бы не стали меня просить…

Но как бы ни была хороша новая вилла, умирать Лоренцо уехал в любимое поместье Кареджи. Он страшно мучился от приступов подагры, к тому же из-за множества проглоченных бесполезных пилюль болел желудок. Когда боли стали невыносимыми, Лоренцо позвал любимую сестру.

Наннина, предчувствуя его скорый конец, была рядом.

– Я любил тебя. И сейчас люблю. Только тебя, никого больше.

Наннина сжала руку брата:

– Я знаю это, Лоренцо. Всегда знала. Знала и мама.

– Мама?! Она… ты ей сказала?

– Нет, мама догадывалась, потому меня и поспешили выдать за Бернардо. Но так и должно быть, как же иначе? Зато нас уберегли от греха.

– Сколько мне осталось, скажи честно.

– Ничего, – вздохнула Наннина.

– Знаешь, я буду рад смерти, слишком устал и измучен. Пьеро ничего не сможет, у него отберут власть, а во Флоренции все разрушат.

– Ты слишком суров к сыну.

– Нет, у Пьеро есть только одно достоинство – его никто не боится. Но это достоинство погубит и его и Флоренцию.

Когда Лоренцо попытался поговорить с сыном о том, чтобы тот уехал в Поджо-а-Кайяно и жил там, оставив Флоренцию Савонароле или кому-то еще, Пьер взъярился:

– Нет, отец! Я сумею справиться и удержать власть Медичи в городе, как справился когда-то ты!

Великолепный лишь вздохнул, но он ничего не мог поделать, наследник вырос непреклонным, он не умел ни уступать, ни вести себя дипломатично, при этом был трусоват и нерешителен. Беда…

В ночь на 7 апреля 1494 года во Флоренции творилось что-то ужасное. Два флорентийских льва, много лет жившие мирно, вдруг набросились друг на друга, и один из них загрыз другого. В тот же час разразилась страшная гроза, молния попала прямо в купол Дуомо и разбила его фонарь, который упал, пробив крышу соседнего дома. По счастливой случайности никто не пострадал. На доме Медичи на виа Ларга пострадал герб.

А прямо над виллой Кареджи вдруг зажглась новая большая звезда.

– За мной… – прошептал Лоренцо.

Савонароле в ту ночь было видение: огромная разящая рука с мечом. Утром он возвестил, что час Господень пробил!

Позже Савонарола утверждал, что отказался дать отпущение грехов Великолепному, заставив, однако, покаяться в трех главных грехах – разграблении Вольтерры, растрате городской кассы и расправы после заговора Пацци. Это была ложь, все присутствовавшие при встрече беспокойного монаха с умирающим Медичи оставили свои воспоминания, но никто не упомянул об отказе в прощении грехов. К тому же у Лоренцо имелся свой духовник, ему не нужен Савонарола.

Нет, Великолепный хотел попросить монаха немного ослабить хватку на шее Флоренции, чтобы народ не впал в безумие, но вот с этим Савонарола согласиться не мог, это означало бы его собственную ненужность. Куда проще предрекать апокалипсис, чем утешать страждущих. Помогать трудней, чем отнимать, проклинать легче, чем освещать дорогу.

8 апреля 1492 года Великолепный Лоренцо Медичи умер.

Флоренции оставалось совсем немного относительно спокойной и независимой жизни…

«Для себя самого он прожил достаточно, но для блага Италии слишком мало. Дай Бог, чтобы никто не воспользовался его смертью и не стал строить козни, на которые не дерзал при его жизни».