Микаель Ниеми - Сварить медведя

Я поднял пластинку над головой, с трудом сдерживая победное чувство.

– И кто же это… кто это? Кто? – пронеслось по комнате.

Люди начали вставать и подходить поближе, чтобы рассмотреть изображение.

– Это портрет, и весьма точный, только в очень маленьком формате. Необходимо увеличительное стекло. Если досточтимый суд позволит… – Я достал из кармана лупу. Ту самую, через которую рассматривал растения для гербариев.

– Папилляры и световые картинки! Что последует за папиллярами? Небесное откровение? – воскликнул Петрини, чем вызвал издевательский смех противников Пробуждения.

Исправник попытался вырвать у меня пластинку, но я успел спрятать ее в карман. А вот бокал он у меня вырвал и пустил по рядам. И конечно, уже через минуту никаких отпечатков на нем было не разглядеть.

Суд прервали для обсуждения.

Вскоре судья Рагнарссон призвал к тишине. Все заняли свои места на тесных скамейках.

Твердым голосом судья объявил, что он внимательно выслушал выступление защиты и принял все доводы во внимание. И он совершенно согласен, что научные методы важны для следствия и судопроизводства. Но эти методы должны быть утверждены и общепризнаны… или, по крайней мере, иметь прецедент. Но он, судья Рагнарссон, никогда не слышал, чтобы в каком-то из судов страны изучали папиллярные линии или проявляли… Он произнес это слово так, будто взял его в кавычки, победно оглядел присутствующих и повторил: или – проявляли световые изображения. Поэтому суд не может принять эти доводы во внимание, и доказательства не будут ни занесены в протокол, ни тем более никак не повлияют на решение суда.

Юсси, который и без того сидел с опущенной головой, уронил ее так низко, что ясно выступили шейные позвонки. Те, кто сидел поближе, слышали – бормотал какие-то жутковатые заговоры по-саамски. Я вскочил, опять вынул из кармана стеклянную пластинку и поднял ее высоко над головой, чтобы всем была видна темная фигура. Показал на эту фигуру, повертел из стороны в сторону – если смотреть на изображение под неправильным углом, темные места превращаются в светлые, и наоборот.

Очевидно, мое негодование было настолько непритворно, что по толпе пробежал беспокойный ропот. И в ту же секунду распахнулась дверь – в комнату, где проходил суд, отбившись от охранников, ворвалась пожилая женщина в черном. Она локтями проложила себе дорогу и визгливо воскликнула:

– Чудо святости! Он вылечил меня, аллилуйя! Взял меня на руки и дал мне жизнь! О вырвал меня из долины теней…

Подбежала к наспех сооруженному подиуму, где заседал суд, и упала на колени, но не передо мной, а перед подсудимым Юсси Сиеппиненом. Упала и прижалась лицом к его коленям. Охранники пришли в себя. Пока они ее оттаскивали, она, захлебываясь, повторяла:

– Юсси вернул мне жизнь! Он совершил чудо исцеления, аллилуйя…

На скамьях стали переглядываться. Все вспомнили, как Юсси вынес эту женщину, харкающую кровью, на ступени церкви. Не было никаких сомнений, что она умирает.

– Шаман… это только шаманы… – послышался шепот, и все с опаской посмотрели на истощенного юношу, который во время всей этой сцены даже не открыл глаз.

Исправник Браге делано громко рассмеялся, смех подхватил Михельссон: «Хи-хи-хи…»

– Бог нам поможет, – прошептал я по-фински поникшему Юсси.

Секретарь Мальмстен не озаботился перевести мои слова.

Я покинул суд в отвратительном настроении. Меня то и дело хватали за рукав, прихожане хотели обсудить услышанное, но я довольно грубо их отталкивал. На Юсси опять надели кандалы и увели. Я успел только ободряюще ему улыбнуться, но, боюсь, улыбка моя больше напоминала оскал черепа, как его рисуют художники.

Решение суд должен вынести позже. Я ясно чувствовал, что ничего хорошего ждать не приходится. Юсси время от времени начинала бить дрожь – от лихорадки и от побоев, но большинство присутствующих принимали это за страх и осознание своей ужасной вины. Он отрицал все обвинения, но при этом избегал смотреть в глаза. Синяки, незаживающие ссадины, беззубый рот – все это вряд ли могло произвести на зрителей и судей благоприятное впечатление. Безродный бродяга, неспособный обуздать примитивные хищнические инстинкты. Я сделал тщетную попытку внести в процедуру научную строгость и логику – и что? Мысль взлетела, не успев достичь высоты, на которой бы ее заметили, и позорно хлопнулась оземь.

Поначалу я решил идти домой и уже пошел, но с удивлением заметил: ноги сопротивляются. За время своих скитаний я привык доверять ногам: инстинкт управляет телом быстрее и вернее, чем голова. В конце концов я сделал вот что: достал пасторский воротничок, нацепил на шею и быстро двинулся в противоположную сторону. Тут же появилось неприятное чувство – кто-то за мной следит. Я резко оглянулся – никого. На этот раз инстинкт переборщил с бдительностью. Тропа пуста. Вскоре я увидел хутор и решительно пошел к дому.