Лоран Бине - Седьмая функция языка

К вопросу об интермедиальности: Bashung, Gainsbourg, «Sultans of Swing» Dire Straits, Diana Ross, «Killing an Arab» The Cure, «Sexy Eyes» Dr. Hook, Robert Smith… музыкальный фон активно включается в текст романа, в котором нет ни одного лишнего слова, равно как и ни одной лишней ноты.

Понятно, что после знаменитого эссе Барта о «богине» – культовом «Ситроен DS», читается как «déesse», богиня, – которая быстро стала героиней бульварной литературы и кино, не в последнюю очередь из-за покушения на де Голля в Пти-Кламар, Бине не мог избежать автомобильной темы. В «Седьмой функции языка» сыщиков, которые ищут пропавший манускрипт, преследует легендарный черный «ситроен», за которым, в свою очередь, гоняется новехонький синий «Рено-Фуэго». Когда будет совершено первое покушение на Симона Херцога, спасение прибудет, понятно, в классическом образе deus ex machina.

А Байяр ездит на ничем не примечательном «пежо» – совершенно как лейтенант Коломбо.

Удовольствием от текста роман дышит на всех возможных уровнях. Можно наслаждаться политической риторикой, а можно ее пролистнуть и насладиться живописным изложением философии Деррида. Можно увидеть персонализацию теории Барта, словно по его статьям сняли кино (детектив, да). А можно получить удовольствие от текста и в буквальном смысле – все виды секса во всевозможных комбинациях (кто, с кем, где, как и кто тому свидетель) представлены в смачных описаниях разнообразных сцен с упоительными подробностями. Автор «Истории сексуальности» наслаждается минетом, когда его находят в гей-сауне, Симон Херцог постоянно отвлекается от расследования во всех его географических точках, и даже хладнокровный Байяр, несмотря на свой инквизиторский габитус, ударяется-таки в сексуальные дигрессии по ходу расследования.

Бине не упоминает одно напрашивающееся в этой истории имя – Михаил Бахтин. Притом что именно Юлия Кристева ввела его работы и понятие полифонического романа в культурный оборот во Франции в 1960-е годы. Как незримый кукловод, Бахтин присутствует в книге, проявляясь в полифонии ключевых сцен.

Полилог Соллерса и белочки Кристевой с третьими лицами идет в гротескном контрапункте с театром Гиньоля. А полифонию допросов Мишеля Фуко, проходящего прямо в разгоряченной атмосфере сауны, образуют, помимо трио главных действующих лиц, сексуальные стоны и крики ( аа аа, нет, нет, да, да, аа аа ) и доносящийся из динамиков многозначительный, если вслушаться, «I am the stranger» Роберта Смита. Беседа с Делезом происходит у него дома под аккомпанемент включенного ТВ и теннисного матча, и диалог перемежается спортивными комментариями и ударами мячика (чпок-чпок, чпок-чпок). Именно к этому диалогу нас позднее вернет реплика Мориса Цаппа на конференции в Корнеллском университете: «…Разговор – это партия в теннис, разыгранная пластилиновым мячом, который, перелетая сетку, каждый раз принимает новую форму», отсылающее, в свою очередь, к Деррида: «Переводчики – они везде. Каждый говорит на своем языке, даже немного зная чужой. Лукавства переводчику не занимать, и свой интерес он помнит».

Согласитесь, в такой философской кармине буране скромному полицейскому довольно трудно расследовать преступление.

Несмотря на то что автор умер , у романа он есть – Лоран Бине. О нем кое-что известно: парижанин, некоторое время жил и работал в Праге, где познакомился с историей чешского Сопротивления. Вернувшись из Праги, он написал роман «HHhH» и получил Гонкуровскую премию. На этом обычно и заканчиваются биографические сведения, хотя есть и другие небезынтересные факты. Например, в самом начале президентства Франсуа Олланда вышла достаточно нелицеприятная работа Бине о новом президенте, основанная на многолетних наблюдениях за карьерой политика и анализе его риторики. Об этом нельзя забывать, читая «Седьмую функцию языка», удостоенную «Prix Interallié» и «Prix du Roman Fnac».

Есть в романе еще и некое Я , которое время от времени позволяет себе высказывания о героях и ситуациях, в которых они оказываются, заботится об аутентичности атмосферы и любезно сообщает некоторые квазидополнительные детали. И есть симметричная неизбывная тоска персонажа об авторе: Симон Херцог частенько воображает себя героем романа и мысленно конструирует эпизод по законам художественного жанра. Но в жизни (в его романной жизни) так, конечно, не происходит – по его ощущениям. Хотя Симон Херцог как персонаж проходит все круги волшебной сказки, переживает инициацию, и в конце концов с трудом, с определенными потерями, становится мужчиной. Всем этим он обязан Байяру: Un Bayard ça vous change un homme. N’est ce pas Mr. Herzog?