Ольга Михайлова - Без семи праведников...

Портофино молился, Грациано крестился, Альмереджи потрясённо молчал, д'Альвелла же громко вздохнул.

Затем слуга был отправлен за гробовыми принадлежностями, а Портофино, морщась, пробормотал себе под нос:

— Так вот ты какова, зависть…

— Ну, полно тебе, Лелио, — покосился на него Чума. Он прекрасно понял, что Портофино восхищён царской кончиной Альдобрандо, — может, и ты сподобишься…

— Куда нам…

Впрочем, пароксизм зависти миновал в душе Портофино быстро, чему немало способствовала раздавшаяся реплика начальника тайной службы.

— Странно… — хрипло проговорил тот, — свят, конечно, но это же глупость несусветная.

— То есть? — повернулись к нему Грациано и Портофино.

— Он полагал, что в эти бесовские времена можно найти праведников? Он тронулся, прости меня, Господи. Где же их взять-то? Разве что в скитах горных где-то. Сказать такое! Он-то, конечно, чист был. А может, последний и был святой на земле.

Песте сообщил Тристано, что он законченный еретик, и донёс на него инквизитору. «Он сомневается в величии любви Божьей». Сам Чума считал, что его дружок Аурелиано — вполне удовлетворяет предписанным условиям. Портофино, напротив, отметил, что если и искать в замке праведников, то его дружок Чума — вот достойный пример добродетели. Песте смутился, Тристано же д'Альвелла снова тяжело вздохнул. Этот так тихо и божественно спокойно ушедший был причиной его боли. Даноли заставил его задуматься о вещах неприятных и болезненных, потаённых в нём, точно в колодце. Он изменил его, вернув к чему-то важному, исконному. Это и есть удивительное дело святых в этом мире. Они, и только они, способны изменять людей, исправлять души, очищать сердца. Но думать, что их десятки?

Ладзаро Альмереджи не произнёс ни слова.

Тело Альдобрандо отнесли в церковь. Дженнаро Альбани только бросил на лик умершего мимолётный взгляд и улыбнулся, ни о чём не спросив. Казалось, он ждал этого. Портофино не спешил с похоронами, заявив, что отпевание состоится на следующий день. Альмереджи тихо ушёл. Чума, д'Альвелла, Портофино и Дженнаро Альбани тоже вышли из храма. Они миновали коридор и остановились у двери Чумы, который открыл её и убедился, что супруга на месте, потом пригласил всех к себе и все молча вошли. Расставаться почему-то не хотелось: смерть Даноли, столь благостная и светлая, странно объединила их. Грандони достал корзину с вином, коротко проронив супруге, что в мире почил граф Альдобрандо Даноли. Та не издала ни звука, удивлённо рассматривая лица вошедших — просветлённые и спокойные. Просветлело и обычно смуглое лицо испанца. Чума тихо поведал ей о последних словах Альдобрандо.

— Как это? Почему? — Тристано д'Альвелла недоуменно пожал плечами. — Один проходит по земле, подлинно, трости надломленной не переломив, не загасив льна курящегося, а другой за неполный месяц семь человек в гроб загоняет. И ни следа, ни зацепки не оставляет.

Дженнаро Альбани удивился.

— Как же не оставляет? Ведь по деянию осознается и творящий. Творится ужас бесовский — значит, бесы в образе человеческом творят его.

— И вы можете назвать этого беса, Дженнаро?

Альбани побледнел.

— Я… я не могу. Я боюсь.

— Но, постой, Тристано. Кое-что ведь понять удалось, — поморщился Портофино, — ты выяснил обстоятельства, Чума благодаря супруге догадался о мотивах, и только я один, тупица, ничего не сделал…

Но тут Чума обернулся к Дженнаро Альбани.

— Чего вы боитесь, Ринуччо? Вы боитесь убийцу? Или боитесь… назвать его?

Дженнаро Альбани утомлённо потёр лицо руками.

— Мы… до моего отъезда и после возвращения беседовали в храме с графом Даноли. Он видел бесов. Говорил, что на дороге в Урбино встретил монаха. Тот слышал бесовские речи. Я не вижу бесов и не слышу их. И в то же время… — Дженнаро тяжело сглотнул, — я вижу их и слышу. Я слышу… поминутно слышу бесовские речи и иногда вижу бесовские личины — на людях. Убийца говорил со мной до моего отъезда. На террасе у башни Повешенной на философских посиделках. Вы тоже оба были там, Грациано. Там… были бесы.

Песте закусил нижнюю губу и оседлал стул, привычно поставив его спинкой вперёд. Он помнил тот разговор на башне и, подняв глаза на Лелио, шут понял, что и Портофино вспоминает тот вечер. Лицо Аурелиано напряглось, черты обострились.

— Помню. Джиральди. Валерани. Альмереджи… — Зло отчеканил инквизитор. — Помню. — Портофино и вправду помнил безбожные речи высокопоставленных придворных. Такое он не забывал. — Вы полагаете, Дженнаро, что это кто-то из них? Почему? Десятки дураков роняют новомодные глупости, нисколько не задумываясь над смыслом сказанного и следствиями, из него вытекающими.