Дмитрий Миропольский - Тайна двух реликвий [litres]

– Как вы думаете, зачем Салтаханов проник в вашу квартиру?

– Понятия не имею, – снова пожал плечами Одинцов.

Автомобильным навигатором он обычно не пользовался, но сегодня включил, выезжая из Старой Ладоги. Когда гаджет голосом школьной учительницы предупреждал о контроле скорости, Одинцов притапливал педаль газа, чтобы полицейские камеры сделали снимок с отметкой времени.

Добравшись до своего дома, он припарковал во дворе машину, задал пустяшный вопрос азиатскому дворнику и повеселил его байкой про милую даму, которая пришла в автосалон. Менеджер её приветствует:

– Здравствуйте. Какой машинкой интересуетесь?

– Мне нужно что-нибудь помоднее и подороже, – отвечает дама. – Правда, у меня денег нет…

– До свидания.

– У меня денег нет, – повторяет дама, – зато у моего мужа…

– И снова здравствуйте!

Старый анекдот крутился в голове Одинцова после разговора с Евой. Смуглый дворник с хохотом повторил финальную фразу несколько раз. Если надо, он сможет подтвердить: Одинцов приехал, когда Салтаханова уже убили, и держался совершенно спокойно, даже байки травил. Это была обычная страховка, поскольку предварительное заключение в планы Одинцова не входило. А если бы следователь надумал его задержать или арестовать, пришлось бы добиваться связи с офицером ФСБ из международной следственной группы.

Конечно, федералы всё равно узнают об убийстве и переключат расследование на себя. Конечно, Одинцова в любом случае спросят, почему он сразу не сказал полицейскому, что погибший Салтаханов тоже проходил по делу о Ковчеге Завета. И конечно, на голубом глазу Одинцов ответит, что дело секретное, а он человек военный – его учили не выбалтывать секреты первому встречному.

В действительности причина была другой. Офицеру известно про Еву и её отношения с Одинцовым; он сразу начнёт копать, куда не надо. Поэтому Одинцов предпочёл дождаться, пока любимая женщина окажется в безопасности, и выиграть хотя бы сутки. Вот он и позвонил на общих основаниях в полицию: мол, приезжаю домой, а там труп.

Из квартиры Одинцову пришлось ехать в полицейское управление. Вышел он оттуда только в сумерках: вечерами во второй половине июля в Петербурге уже заметно темнеет – белые ночи заканчиваются в начале месяца. Звать ФСБ на подмогу не пришлось, про задержание следователь не заикался, но взял с Одинцова подписку о невыезде.

– Я за городом живу, – на всякий случай напомнил Одинцов.

За город он, само собой, не поехал. Квартиру опечатали, да и делать там тоже было нечего: Одинцов успел осмотреть её до приезда полиции. Не мешало бы поесть, но в разгар туристского сезона рестораны забиты битком, а Одинцов собирался поговорить с Евой обстоятельно и без лишних ушей.

Внедорожник ждал его на стоянке возле угрюмого серого здания полицейского управления, на углу Суворовского проспекта с Кавалергардской улицей. В ближайшей лавке Одинцов купил бутылку кваса с пакетом кукурузных мексиканских чипсов нáчос , уселся в машину и позвонил Еве.

С начала поисков Ковчега за ним с Евой и Муниным шла настоящая охота, их телефоны прослушивали, и троица взяла за правило звонить друг другу только через надёжный мессенджер. Слушать их продолжали и после обнаружения Ковчега, поэтому привычка сохранилась. А сейчас, когда Ева была за границей, мессенджер позволял вдобавок здорово экономить на международном роуминге.

– Привет, моя хорошая, – сказал Одинцов, когда Ева ответила на звонок. – Добралась, всё в порядке?

– Я в ресторане у вокзала. От нервов голодная, как животное.

Одинцов не удержался от улыбки и поправил:

– Как зверь.

– А ты? Тебя не арестовали?

– Да вроде не за что пока. – Одинцов продолжал улыбаться. – Всё расскажу. Поешь не спеша, найди какое-нибудь место поспокойнее и перезвони, я буду ждать. Можешь до моря дойти, там недалеко. Имей в виду, в Хельсинки туча народу понимают или по-русски, или по-английски, а многие и так, и эдак. Сядь, чтобы рядом никого не было, и чтобы видеть, кто вокруг шныряет. Приятного аппетита.

Одинцов тоже сменил дислокацию; это заняло совсем немного времени. Он проехал метров триста по Кавалергардской, свернул направо в Тверскую, припарковал машину «ёлочкой» возле тротуара и, прихватив скромный ужин, прогулялся пару минут до парка перед Смольным.

Подсвеченное в сумерках монументальное классическое здание с белыми колоннами желтело в глубине парка. К центральному портику вела прямая широкая аллея, по обеим сторонам которой стелились подстриженные газоны и стояли рядами деревья – лиственницы, липы, дубы, клёны, ясени; по весне здесь даже сакура цвела. В кольцах гигантских гранитных бассейнов шумели фонтаны.