Олег Петрович-Белкин - Настоат

Начальник Следствия со злостью смотрит на дверь, за которой, как ему думается, притаилась добрая сотня, если не тысяча предателей и шпионов. Паранойя то или нет, но чувство тревоги и незащищенности всегда усиливается на следующий день после попойки. Резкие звуки, косые взгляды, намеки. Все неспроста! Поэтому и для разговора нужно найти более укромное место.

Малыш послушно кивает и спрыгивает с кресла.

Яркий свет, разлитый по просторной, щедро уставленной мебелью приемной Дункана Клаваретта сменяется тусклым отблеском нескольких керосиновых ламп, развешанных по углам его личного кабинета. Аскетическое убранство и монашеская простота этой полупустой кельи всегда приводили Йакиака в благоговейный трепет; с поистине детским восторгом он сознавал, что не в официальной, сверкающей роскошью и златом приемной, а здесь и только лишь здесь, в святая святых огромного, сумеречного замка вершатся судьбы простых смертных, имевших несчастье попасть в поле зрения Великого следствия. Отсюда, из самого сердца Дворца правосудия, тянутся сотни и тысячи нитей, ветвящихся, пересекающихся и в конце концов сплетающихся в единую агентурную сеть, покрывающую собой, подобно теплой, благодетельной паутине, измученное тело умирающего Ландграфства.

Смутные тени от пляшущего в лампах огня красиво ложатся на бумаги, в беспорядке разбросанные по всему кабинету; резвясь, они игриво прыгают по поверхности старого, покосившегося секретера, стонущего под тяжестью книг, документов и целого семейства фарфоровых статуэток. Дункан жестом указывает на низкое кресло, идеально подходящее маленькому гостю.

– Дружище, присаживайся! Теперь мы можем говорить спокойно, не страшась чужих глаз и ушей. Итак, какие у нас новости?

Йакиак, бледный, смущенный, обливающийся потом, часто и взволнованно дышит; утопая в маленьком кресле, он растерянно перебирает бумаги, исписанные ровным, каллиграфическим почерком.

Какое счастье, что Дункан не заметил моей дерзкой оплошности! Сотрудники Следствия только и делают, что насмехаются надо мной… Как часто, поджидая в залах дворца, или совсем подле дома, или в темных, пустынных переулках мертвого Города, они так и норовят оскорбить, унизить, причинить мне невыносимую боль. Они срывают, топчут шинель, отбирают мой меч – единственное средство защиты. И только расположение светлейшего Дункана Клаваретта спасает меня от полной расправы.

За что, за что они меня ненавидят? Зачем обижают? Неужто я сделал что-то плохое? Они – звери; наше общество давно и смертельно больно… Разве не проявлял я всегда смиренного, добродетельного послушания, разве не был лишь тенью, безмолвным отражением подлинного человека? А как же могут существовать герои без своей собственной тени? Нет тени – нет их самих! И напротив: коли они есть – значит, должен быть я. Если есть сила деятельная, могучая, подобная Дункану, то есть и страдательная, а потому – беззащитная. А как же иначе? Разве может не быть в этом мире чего-то или кого-то, все предназначение коего состоит в помощи и восприятии силы первой, главной и созидательной, в подчинении власти, в безропотном и беспрекословном исполнении всех ее пожеланий? Именно это и есть я; именно так и служу я Великому Следствию!

Я есть ничто: материя без формы, форма без содержания. Однако, не будь меня, разве был бы столь могуществен Дункан, разве была бы власть его столь сиятельна и горделива? Да и где была бы она, та власть, если б не существовало никого, кто бы ей подчинялся? Как не понимают они, мои мучители и гонители, что я такая же неотъемлемая часть власти, ее важнейшая ипостась, как и сам Дункан, как Деменцио, как богоподобный Курфюрст – да святится их имя в веках! Кем управляли б они, не будь меня и подобных мне Йакиаков?

Священное обаяние власти всегда приводило меня в трепет, я восхищался им, отдавая всю душу свою, сердце служению – ибо помнил я мудрейший завет предков: Власть подобна ветру, мы – лишь траве; коли он дует, не противься и покорно склоняй голову ниже! Так говорил Заратустра… А может, Конфуций. Да есть ли, в сущности, разница?

Руки трясутся. Пора переходить к делу, а я все никак не могу привести в порядок бумаги…

– Простите… Простите, ваше высокоблагородие! Я такой неуклюжий… Извините, что задержал! У меня все готово. Разрешите начать?

– Конечно, Йакиак, самое время! Я в предвкушении. Скажи, что там насчет личности подозреваемого?

– Ваше святейшество… светлейшество… превосходительство… По правде говоря, тут дела наши плохи: генетическая экспертиза ничего не дала. Совпадений не выявлено, личность не установлена. А что касается более продвинутых методов – передовых технологий, так сказать… К ним, к сожалению, доступа нет никакого. Вот уже несколько недель, как ландграфские лаборатории по какой-то причине закрыты. На дверях – громадный замок. И даже личное распоряжение Начальника следствия – ваше распоряжение! – не помогает… Представляете? Не пускают авгуры – и все тут! Приводят самые разные объяснения. Сначала дезинфекция… Затем нехватка свечей и керосина для обогрева реактора; а буквально вчера – утрата технологии изготовления колеса и железа. В довершение ко всему иссяк запас апейрона – датчики не работают, свет отключился. В общем, сама судьба мешает нам раскрыть дело… Видимо, во всем виноваты укары!