Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Пахан кивнул.

– На здоровье. Мне выгодно, чтоб на фабрике было движение. Про копейки потом поговорим. А что за скульптура?

– Святой Николай Чудотоворец, – сказал я. – В полный рост, из массива лиственницы. Материал мой.

– Николай Чудотворец, – повторил Пахан, и задумался. – Из массива лиственницы. Когда я помру от алкоголизма – надеюсь, мне это зачтётся.

Он полез в ящик стола, вынул мятый пакетик, положил на стол.

– Твои вещи.

В пакетике я нашёл нательный крестик на кожаном шнурке, молитвослов и образок Параскевы Пятницы: всё, что я оставил в своём шкафу, в раздевалке, уходя, как тогда казалось, если не насовсем, то надолго. А вышло – всего на две недели.

Время всегда норовит обмануть. Хронос – единственный бог, с которым нельзя договориться.

Я молча рассовал всё по карманам пиджака. Пахан наблюдал, прищурившись. Возможно, его следовало поблагодарить.

– Чего-то ты недоговариваешь, – сказал он.

– Нет, – ответил я. – Может, кому и навру, но тебе – никогда. Ты ж меня кормишь.

Мановением руки он велел мне исчезнуть.

В коридоре, на первом этаже, я вынул иконку Параскевы, стал рассматривать. Маленький образок в ладонь, бумажная наклейка на мизерной дощечке, обошлась мне в копейки, куплена без особой нужды, в минутном порыве.

Всё случилось из-за неё. Привычная жизнь длилась столетиями, но вдруг обвалилась – из-за неё. И тяжёлое увечье друга, и обретение ребёнка. И появление Геры Ворошиловой. Говорят, люди сами выбирают свою судьбу. Но как можно что-то выбрать в бесконечной паутине причин и следствий? Потянешь за малую ниточку – получишь камнем в лоб.

Застыров пришёл в бар с толстым потрёпанным портфелем и сходу заказал три кружки тёмного пива, а я – тоже с ходу – объявил, что не намерен сильно нагружаться и сидеть допоздна, поскольку живу теперь не один, с дочерью: ей не следует видеть отца пьяным.

– Дети – это хорошо, – сказал Застыров. – Но хлопотно. С одной стороны, я тебя поздравляю, с другой стороны, – он ухмыльнулся, – впереди у тебя сплошная головная боль. Рекомендую жениться. Сам подумай, ты – мужик, как ты будешь девчонку растить?

– Может, и женюсь, – сказал я. – Сначала надо новый дом поставить. А на это деньги нужны. А они уходят на дочь. Такой вот замкнутый круг.

– Фигня, – сказал Застыров. – У всех так. Все бегают по кругу. Мы вот с тобой, например, сначала сидели в этом пивняке за этим вот столом – и бухали. Потом я за тобой бегал по всему району, поймал, закрыл тебя, потом отпустил – и вот мы с тобой снова в том же пивняке, за тем же самым столом, и снова бухаем. Полный круг!

Он достал телефон и показал мне фотографию мужчины с оттопыренными ушами и неприятным испитым лицом.

– Знаешь его?

– Нет, – сказал я. – Рожа стрёмная, но приметная. Если бы увидел – запомнил бы.

Застыров осушил вторую кружку; я ждал, что будет дальше.

– Гражданин Оськин, – объяснил Застыров. – Говно человек. Алкаш, дебил, две судимости за кражи. Взяли вчера с поличным, в частном секторе, на Третьей Речной улице. Выбил окно, забрался в пустой дом, нашёл там бутылку водки, нажрался и уснул. Хозяева были в отъезде. Утром вернулись – а он там спит, возле холодильника. Разве не дебил?

– Дебил, – согласился я.

– Но дебил не простой, – добавил Застыров. – Интересный. Начал я его колоть, насчёт других похожих краж. И он признался, что предыдущей ночью обворовал ещё один дом, и назвал адрес покойного историка Ворошилова. Я поехал туда – действительно, следы кражи, почерк тот же, окно разбито со стороны двора. И дом тоже пустой, девчонка, которая дочь историка, там не живёт, уехала в Москву, электричество и сигнализацию отключила. То есть, если бы дебил не признался, дом историка так и стоял бы с разбитым окном. Дальше – Оськин от всей души гонит чистосердечное, потому что он – с похмелья и очень хочет выпить, а я ему не даю. Едем к нему на хату, там он нам выдаёт все украденные вещи. Но я не вчера родился, и продолжаю его колоть, и он мне признаётся, что дом историка он грабил не один раз, а два раза. Первое ограбление совершил – в начале весны. Про хозяина дома, правда, не помнит ничего, но, может, боится, что на него ещё и смерть повесят. И не только дом историка – он ещё три картинки на себя взял, и все совпадают по времени с заявлениями потерпевших. Вот такая вот тема, Антип.

– Отлично, – сказал я. – Спасибо, что рассказал. Мог бы не говорить.

– Мог бы, – согласился Застыров. – Но решил, что лучше сказать.