Владимир Каржавин - Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки

— Поздравляю. Кажется, большевики научились работать, — глухо выдавил он и сразу как-то сник; а может, специально задумал таким казаться.

— Я не большевик.

— А кто же?

Скрипнула ведущая на кухню дверь и резко открылась. Наблюдавший за дверью Балезин это предвидел, поэтому выстрелил первым; потом ещё. Тело Юсуфа качнулось и звучно шлёпнулось на деревянный пол.

— Кто я? — переспросил Алексей. — Я русский офицер. Честь имею!

Нельзя сказать, что звуки выстрелов переполошили весь трактир. Здесь частенько постреливали, и многие из посетителей к этому привыкли. Но результат всё-таки был: враз смолкла музыка, какая-то женщина истошно заорала. И тут же на пороге трактира по явились Ершов, Курбатов, чернокудрый связник Балезина и ещё двое в кожанках. Поняв, в чём дело, они сразу же бросились по лестнице на антресоли.

Кошельков, положив руки на стол, сидел не двигаясь. «Неужели этот человек — главный бандит Москвы — мог убить Ленина?» — подумал Алексей, не спуская с него глаз. В дверь уже стучали, но засов был надёжный.

— Открывайте! Чека! — орал Ершов.

И в это время произошло то, чего никто не ожидал. Алексей собрался уже было встать и открыть дверь, благо Архангельский держал Кошелькова с Вербицким под прицелом, как вдруг в других дверях появился половой. Он переступил через лежащего Юсуфа и, держа в руках поднос, приближался к ним. На подносе красовался чайник, всё остальное было прикрыто салфеткой.

— Чаю заказывали?

Балезин с Архангельским опешили: какой, к чёрту, чай, здесь стреляют! Алексей окинул взглядом того, кто появился: низкорослый, хилый, редкие зубы, шрам на левой щеке — да это же тот парень с Хитровки, что просил у него закурить! И Архангельский, похоже, узнал в нём кого-то.

Половой приближался к ним, его правая рука была под салфеткой. Зачем он там её держал, Балезин и Архангельский не сразу поняли. Но было поздно: из-под белоснежной салфетки раздались два выстрела.

Кошельков вскочил:

— Ай да Малыш! Молодчага!

Из усталого и апатичного он мигом превратился в того самого Яньку-Кошелька, при упоминании которого многих жителей Москвы бросало в дрожь. Сейчас он готов был биться за свою жизнь. Он схватил Малыша за плечо:

— Ноги рисуем!

Но тот вырвался, подбежал к лежащему на полу Архангельскому и дважды выстрелил ему в голову:

— У, падла лысая! Он мне в Екатеринославе покоя не давал!

В дверь уже били прикладами. Кошельков выхватил маузер и открыл огонь по чекистам. Напоследок свирепо глянул на Вербицкого:

— Так это ты, Хорёк, мусоров привёз? Снюхался, сука!

Насмерть перепуганный Вербицкий прохрипел:

— Да что ты, Янь, ей-богу не…

Хрип прервал выстрел. Толстяк схватился за живот, упал и заголосил. Но Кошельков, Малыш и вновь появившийся Кислый уже неслись по лестнице вниз. Выскочив на кухню, они в перестрелке убили одного из засевших там чекистов. Тайным ходом выскочили на улицу, минуя двор. Но там их тоже ждали.

— Вон туда! — крикнул Малыш и указал на заброшенный дом.

Перестрелка длилась недолго. В ударной группе Ершова кроме него, Курбатова и Отмана осталось всего три человека. Другие двое были убиты в трактире, один ранен. Дом удалось окружить, но штурм его привёл бы к новым потерям. И ждать подмоги не представлялось возможным. Тогда было решено открыть огонь на поражение. Кислый был убит сразу. Кошельков отчаянно отстреливался, перебегая от одного окна к другому.

На минуту стрельба затихла. И вдруг по улице громогласно пронеслось:

— Кошельков! Узнаёшь меня? Это я, Отман! Выходи, дом окружён!

В ответ Янька дважды выстрелил. Потом на секунду высунулся в полтуловища, пытаясь разглядеть своего заклятого врага. И получил выстрел в грудь — это стрелял один из чекистов.

Воцарилась тишина. Так прошла минута, пять, десять. Вдруг внутри дома прогремел выстрел.

Прошло ещё несколько тягостных минут. Сергей Генрихович первым вышел из укрытия и быстрым шагом пошёл в сторону дома. — Куда вы? Убьют! — прокричал ему вслед Курбатов.

Отман остановился, повернулся:

— Не убьют. Их уже нет в живых.

И действительно, когда они вошли в пустой дом, то увидели Кислого и Кошелькова мёртвыми. Первый лежал, раскинув руки; пуля угодила ему прямо в лоб. Кошельков сидел на полу, прижавшись спиной к стене; вся его грудь была в крови. Если бы он последним выстрелом не добил себя, то умирал бы в страшных муках.

— А где третий? — вдруг воскликнул Ершов.