Владимир Каржавин - Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки

— Лёха, ложись! — неистово крикнул Фёдор, тоже сообразив, какая опасность им грозит, и, падая на Балезина, накрыл его своим телом.

Раздался взрыв большой силы — взрыв, разметавший всё вокруг. Казалось, что после войны такими взрывами никого не удивишь. Но это оказалось не так. Стоявшие вдали от сарая у грузовиков солдаты разом пригнулись и застыли в изумлении.

А потом всё вокруг обняла тишина.

Каждая ступень давалась ему с большим трудом. Наваливалась усталость, стучало в висках. Но особенно досаждали ноги — тяжёлые, словно налитые свинцом, и какие-то чужие. Иногда ему начинало казаться, что он не дойдёт до своего этажа, до знакомой лестничной площадки, до заветной двери с мелодичным звонком. Сопровождавший его пожилой майор медицинской службы несколько раз повторял: «Товарищ полковник, на десять минут, не более, очень прошу». Алексей молча кивал и медленно, осторожно поднимался на следующую ступеньку.

На площадке второго этажа он остановился. Треть пути пройдено. А по жизни? Ему пятьдесят один. Сколько же осталось? Может, совсем немного? А может?.. Кто его знает. Балезин стал подниматься выше. Военврач верно сопровождал его, двигаясь чуть сзади, готовый в любой момент поддержать своего пациента, если у того закружится голова. А такое случалось, и не раз.

После разгрузки эшелона с ранеными Алексея Балезина перевозили долечиваться в подмосковный госпиталь, и ему стоило больших трудов упросить сопровождавшего его врача заехать в это раннее морозное утро хоть на несколько минут домой.

До третьего этажа он не дошёл, остановился передохнуть. Восемь месяцев назад закончилась война, он возвращается победителем; через несколько минут он обнимет своих — жену, детей, его ждут. А настроение плохое, даже пакостное. Почему? Потому что ранен-изранен? Да нет, не потому, ран хватало и в прежние годы. Есть такое понятие — критическая масса. Копится, копится — а потом взрыв. На этой проклятой войне он потерял почти всех боевых товарищей: Франца Отмана, Уго Эриксена, Торговца-Иванова, таксиста Ашота. И вот последняя потеря — его друг Фёдор Ершов, спасший ему жизнь, и двое офицеров из его команды. И хотя его, Алексея Балезина, представили к награде, он считает, что несёт ответственность за их гибель.

Ступенька, ещё ступенька… на площадке третьего этажа он не задержался, стал подниматься дальше до заветного четвёртого. Если бы вернулся в мае сорок пятого, он бежал бы через две ступеньки, а сейчас едва волочит ноги. Нет, не таким он представлял себе возвращение домой.

Он опять остановился.

— Товарищ полковник, очень прошу…

— Успокойтесь, майор, всё будет нормально, — Балезин наконец-то подал голос.

Много лет назад, в мае 1919 года, сходя в Петрограде с трапа парохода, он для себя решил: хватит, навоевался! Не получилось — воевать пришлось и на видимом, и на невидимом фронте. И вот сейчас он повторяет то же самое: хватит, всё, навоевался! Если судьба смилуется над ним и доведётся поправиться, будет рапорт об отставке. А потом в институт, студентов учить. Но это пока только мечты.

Он мог закончить университет и стать физиком, а стал разведчиком. Он начинал преподавать в институте, а судьба забросила его в другую страну. Он несколько раз мог быть убит, а остался жив. Он был крещёным, а потому решил, что если останется жив, обязательно сходит в церковь, поставит свечку за упокой всех погибших боевых друзей. Последний раз он был в церкви в Персии в 1923 году, когда посетил приход отца Михаила, того самого, что спустя двадцать лет помог раскрыть тайный ход в английское посольство.

Вот и знакомая дверь. Он почувствовал, как колотится сердце. Надо, надо взять себя в руки. Он нажал кнопку звонка. Было раннее утро, и дверь долго никто не открывал. Потом послышались шаги, и знакомый голос за дверью тихо произнёс: «Кто?» Он ответил. Дверь тотчас распахнулась — Ольга бросилась на шею, он едва удержался на ногах. Потом громко, чуть ли не на весь подъезд закричала: «Серёжа, Марина, папа вернулся!»

И вот он уже в прихожей, в объятиях своих. Сколько же он их не видел? Больше пяти лет: детей с сентября сорокового, Ольгу — чуть меньше.

— Что разглядываешь? Поседела, морщины появились… — по лицу Ольги текли слёзы.

— Я всё равно тебя люблю.

Алексей перевёл взгляд на детей. Всегда весёлая хохотливая Маринка выглядит взрослой серьёзной девушкой. Он знал, что она учится в медицинском.