Владимир Каржавин - Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки

— Ну и прекрасно, пусть она тебя хранит.

— Пока хранит, но рано или поздно плюс может смениться на минус…

Разговор затянулся. Почувствовав, что затекли ноги, Балезин встал и прошёлся взад-вперёд по кабинету. Ершов тоже поднялся.

— Ты можешь отказаться, — произнёс он. — Но представь, сколько они ещё горя людям принесут, если мы хотя бы этих главарей их не обезвредим.

Алексей глянул на Фёдора. На лице того обозначилась едва заметная ухмылка. Балезин ответил тем же:

— Оставь ты свою агитацию. Ты же знаешь, что я не откажусь.

— Даже несмотря на то, что Росицкий — курящий?

Балезин не сразу нашёл что ответить, лишь покачал головой:

— Ох, Ершов-Ершов… Здоровье решил мне сократить… Ну почему не улетел я самолётом? Ладно, как говорили мы в молодости, подёргаем за бороду испанского короля! А если серьёзно: больше всего рискует тот, кто не рискует!

Фёдор повеселел:

— Вот и отлично! Сам суди: человек, идущий на связь вместо Росицкого, должен: первое — быть на него похожим; второе — говорить на французском, английском, знать украинскую мову; и третье, — Фёдор вдруг захохотал на весь кабинет, — быть классным разведчиком, вроде моего друга Лёхи Балезина!

Тут рассмеялся и Алексей. И перевёл разговор:

— Ты хоть знаешь, что твоё «Динамо» в Англии произвело фурор?

— Знаю, как не знать. И знаю, что чемпионом тысяча девятьсот сорок пятого года стало. Ещё знаю, как отыскать в поезде такого, как ты, Лёха. Я всё знаю!

За окном давно уже стемнело. Ершов нажал на кнопку звонка. В дверях появился дежурный, тот самый бравый капитан, что нёс чемодан Балезина.

— Панченко, сообрази-ка нам чаю и бутербродов, — скомандовал Фёдор, а когда капитан удалился, облегчённо произнёс: — Уже поздно; все детали операции обсудим завтра на свежую голову. А сейчас давай-ка по сто пятьдесят коньячку, мы ведь за Победу с тобой ещё не пили!

Ленивое декабрьское солнце едва освещало верхние этажи домов. Внизу на нижних этажах, булыжной мостовой и противоположной стороне улицы царила тень. Снег в городе ещё не выпал, но приближение зимы чувствовалось. На улицах прохожих было мало, день был будничным.

Алексей Балезин шёл не торопясь по тротуару, время от времени поглядывая на номера домов. Чтобы быть лучше узнанным, он не надел головного убора и поэтому слегка поёживался от холода. Нагрянули воспоминания: далёкий тысяча девятьсот девятнадцатый, когда он под видом француза Сержа Дюваля расхаживал по Хитровке, пытаясь выйти на Кошелькова или на кого-нибудь из его ближайших подельников. Чувства были примерно те же, и главное — обострённое чувство опасности. Но были и различия. Во-первых, тогда, в девятнадцатом, он был одиноким человеком — ни родных, ни друзей — поэтому и не особо ценил свою жизнь. Сейчас, в сорок пятом, его ждут дома, и погибать было никак нельзя. Во-вторых, на Хитровке была многоголосая толпа, пусть во многом криминальная, но это были свои, говорящие на родном русском. Здесь же, на львовской улице, лишь одинокие молчаливые прохожие, и город кажется каким-то чужим. А ведь он красив, этот Львов, и внешне не пострадал от войны — ни бомбёжек, ни разрушений. Даже памятник Мицкевичу цел. За что же вы, господа бандеровцы, пощадили поэта, ведь он был поляк? Но главная разница между девятнадцатым и сорок пятым годами заключалась в том, что тогда противостоял уголовный элемент; нынешний противник был намного серьёзнее.

У массивных ворот по нужному адресу Балезин, он же Росицкий, остановился. Зашёл во двор. Двор был пустой и совсем тёмный. Алексей огляделся: возможно, сейчас за ним наблюдают. Потом зашёл в один из подъездов, поднялся на последний этаж и позвонил в дверь квартиры.

Ему открыла высокая молодая женщина в пёстром домашнем халате; тёмно-русые волосы окаймляла голубая лента. Взгляд её показался Балезину приветливым, но настороженным.

— Вам кого? — спросила она… по-французски, и это по условию конспирации означало, что Алексей должен был с ней разговаривать на том же языке. Это для него не составило труда.

— Извините, в этой квартире когда-то проживала моя мать Росицкая Елена Мирославовна со своей сестрой. Мать давно умерла, поэтому я ищу её младшую сестру Галину Мирославовну. Может быть, вы что-нибудь знаете о ней?

На овальном лице хозяйки квартиры не дрогнул ни один мускул.

— Сожалею, но ничем помочь не могу, — произнесла она и, выждав паузу, добавила: — Вы, наверное, давно не были в нашем городе?