Владимир Каржавин - Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки

Получив приказ прибыть в состав группы, Балезин едва скрывал раздражение — уж больно хотелось домой. Но после того как он узнал, чем будет заниматься группа, раздражение быстро исчезло. Дело было крайне нужное. В СССР, вдогонку Соединённым Штатам Америки, уже велась работа над атомной бомбой. Но тяжелейшая война сделала своё дело: не хватало сырья, лабораторного оборудования, производственных мощностей. Существенную помощь могли оказать немецкие специалисты — те, что остались в советской зоне оккупации.

Большая группа Завенягина разделилась на несколько небольших групп. Первое время Балезин как человек, знакомый с физикой и в совершенстве говорящий по-немецки, переводил для советских физиков материалы и отчёты по лабораторным исследованиям, проведённым в институте Кайзера Вильгельма, в Берлинском и Венском университетах, в лабораториях Лейпцига и Дрездена. Затем переключился на работу по привлечению немецких учёных для реализации советского атомного проекта. И, надо сказать, эта работа была очень и очень непростой. Далеко не все немецкие специалисты желали покинуть свою, пусть разрушенную страну. Приходилось долго уговаривать, настаивать, давать определённые гарантии, ведь немцам пришлось бы забирать и своих сотрудников, и свои семьи. Но были и добровольцы, особенно те, у которых близкие погибли под американскими и английскими бомбами. Надо отдать должное: корифеи немецкой науки работали на совесть. После успешного испытания первой советской атомной бомбы 29 августа 1949 года многие учёные-атомщики из Германии получили высшие советские правительственные награды.

К началу 1946 года из Германии в СССР было вывезено 70 человек, включая 3 профессоров, 17 докторов, 10 инженеров. Естественно, с таким количеством специалистов работал не один Балезин. Но все 12 человек, которых он агитировал, в итоге дали согласие на переезд. Все они запомнились ему, особенно один. Жаль только, что встреча с ним завершилась лишь пятиминутным собеседованием и уточнением ряда деталей. Дело в том, что Макс Фольмер уже дал согласие на работу в СССР, но как специалист рекомендовал ещё и Байерля — конструктора оборудования для производства тяжёлой воды.

Алексей незаметно всматривался в лицо сидевшего напротив Фольмера — оно походило на то, которое он запомнил с фотографии, тайно сделанной на разрушенном заводе в Рьюкане. На той фотографии был и Байерль, но Алексей его помнил не так хорошо, как Фольмера. Прощаясь, Макс Фольмер на минуту задержался в дверях и, обернувшись, робко спросил:

— Простите, мы с вами нигде раньше не встречались?

«Вы со мной — нет, я с вами — да», — хотелось сказать Балезину в ответ, но он, конечно же, промолчал, отрицательно качнув головой.

Позже, спустя тринадцать лет, когда Балезин в составе делегации ветеранов войны посетит ГДР, они снова встретятся. На торжественном приёме будет и президент Академии наук ГДР Макс Фольмер — учёный с мировым именем, создавший, помимо всего прочего, и первую в СССР установку по производству тяжёлой воды. Вот тогда Балезин и признается Фольмеру, что впервые его увидел на фотографии, сделанной на заводе в Рьюкане.

А вот другая встреча, которой так ждал Балезин, не состоялась. Игорь Петрович Солнцев… это имя Алексей забыть не мог. Его учитель, благодаря которому он пошёл на физмат Петербургского университета и который был против того, чтобы его ученик за год до окончания университета пошёл воевать, как оказалось, не эмигрировал, а стал одним из ведущих учёных-физиков СССР. Академик Солнцев тоже был включён в состав группы Завенягина, но не поехал. Накануне поездки семидесятитрёхлетнего учёного не стало.

… Смеркалось. Замелькали горы. Алексей стоял в коридоре купейного вагона и продолжал смотреть в окно. Общаться ни с кем не хотелось, отвечать на многочисленные вопросы не входило в его планы. Лучше так: спокойно в одиночестве смотреть в окно и предаваться раздумьям о пережитом и увиденном. Группа Завенягина двумя неделями раньше отправилась домой специальным самолётом, а его, Балезина, неожиданно навестил старый недруг — язва. После острого приступа пришлось лечь в госпиталь и подлечиться, а домой отправляться поездом. Их купейный вагон, в котором ехали офицеры, переполненным не был — основная масса военнослужащих уже вернулась домой. Но шуму хватало: пили, произносили тосты за Победу, за Сталина, что-то рассказывали, хохотали.

Табачный дым висел по всему вагону. Алексей был единственным человеком в штатском, и на него поглядывали с любопытством. Молодой майор-лётчик с орденами и медалями на груди, встав рядом, вежливо предупредил: «Вы бы отошли от окна… постреливают здесь…» Балезин молча, кивком головы поблагодарил майора, как бы говоря этим, что информация принята к сведению, и продолжил смотреть за окно на погружающиеся во тьму отроги гор. Вспомнился украинский городок, где он родился. Мать и отца он помнил плохо. Дядька Антон и его торговое семейство? Что-то помнится, вот только живы ли они? Сколько же лет он не был на своей малой родине? Много… не то тридцать три, не то тридцать четыре года.