Борис Акунин - Чёрный город

«Как чисто он говорит по-русски!» Вот что поразило Эраста Петровича больше всего.

– Этого не может быть, – сказал Фандорин, щурясь от света лампы. – До такой степени я не ошибаюсь в людях. А Маса тем более. Ты не можешь быть предателем. У людей, способных на предательство, глаза с двойным дном.

– Я не предатель, – ответил Гасым. Лицо его терялось в тени – он возвышался над пленником. – Просто я верен не тебе, а ему. Он открыл мне глаза на жизнь, когда мы сидели в одной камере. Научил меня хорошо говорить, хорошо думать. Всему научил. Он мне как отец. Ты тоже мог бы быть мне как отец, если б я встретил тебя раньше. Но двух отцов не бывает.

– Я не понимаю, – признался Эраст Петрович. – Я совсем ничего не понимаю.

– Что тут понимать? Он сказал: «Мне понадобится этот человек. Японца нужно вывести из игры, мешает. Займи его место. Оберегай Фандорина до поры до времени». Поэтому ночью, в Мардакянах, в тебя не стреляли. Тебя кинули в скважину, я достал, и ты сделался как глина в моих руках.

– Значит, засаду организовал не Арташесов и не Шубин?

– Нет, там был Краб и его люди.

– А шайка Хачатура?

– Отец мудрый, – сказал Гасым. Его глаз Фандорин по-прежнему не видел. – Однорукий Хачатур мешал, не хотел договариваться. Отец сказал: «Одним Фандориным двух зайцев: избавимся от болванов-анархистов, а заодно пускай думает, что Краб мертв».

– А кто был человек, которому ты отрубил руки?

– Вор. Украл у партии деньги. Прятался, но мы нашли. Отец сказал: «Гляди, чтобы с трупа не сняли отпечатки пальцев, а то установят личность. Он проходит по полицейской картотеке». Поэтому я оставил его без рук.

Эраст Петрович закрыл глаза. Он вспомнил, как Гасым о чем-то шептался с Арташесовым, и тот взял вину на себя. С Шубиным гочи тоже оставался в лодке один на один. То-то жандарм в последний миг крикнул: «Мы так не договаривались!».

– Что ты молчишь? – Гасым наклонился. Взгляд у него был острый, холодный – через знакомые черты будто выглядывал совсем другой человек, о котором Фандорин совсем ничего не знал. – Ты думал, я тупой дикарь. Ты относился ко мне свысока. Я знаю грамоту. Я читал твой дневник, я знал все твои планы. Я долго водил тебя, как собаку на поводке. Один раз тебе удалось обмануть меня, и ты сдал отца в полицию. Но я освободил его. Я победил. Я умнее тебя.

– Предатель не бывает победителем, – с отвращением сказал ему Эраст Петрович. – Стреляй, предатель. Хвастаться, предатель, будешь потом.

– Я тебе уже говорил, я не предатель! – Черные глаза вспыхнули, они уже не были холодными. – Я человек чести! Ты тоже человек чести, поэтому я не хочу убивать тебя. Я просил отца, чтобы он тебя отпустил. Но отец сказал, что, пока ты стоишь на его пути, дело сделано не будет. Ты поедешь в Вену и помешаешь войне. А без войны не будет революции. Тебя обязательно нужно убить.

– Надоел. Стреляй.

Фандорин посмотрел в сторону, чтобы не видеть в последние мгновения жизни гнусную физиономию предателя. Лучше уж глядеть на черную стену.

«Сочинить бы предсмертное стихотворение, как предписывает «сидзюцу», наука правильной смерти. Что-нибудь про черный цвет. Про то, что из такой черной комнаты совсем не жалко уходить в еще большую черноту. И кто знает – может быть, за нею сияет свет?

Нет, не успеть. Наскоро такое ответственное дело не делается. Нужно было заранее озаботиться. Еще ведь надо слоги считать.

А если без арифметики? Попросту, как получится?

Три строчки:

Но человек в черном всё нудил что-то, мешал сосредоточиться на поэзии.

– Я обещал отцу, что обезврежу тебя. «Обезврежу» не обязательно значит «убью». Поклянись, что ты навсегда уедешь из России, что никогда не станешь вредить отцу и его делу. Забирай Саадат-ханум, уезжайте очень далеко, на другой конец света. Я читал, есть такая страна посреди моря, называется «Океания». Там хорошо, как в раю. Не заставляй меня убивать тебя. Дай честное слово. Я тебя изучил. Если ты дашь слово, ты его не нарушишь.

Эраст Петрович задумался. Попробовал представить, как они с Саадат живут на далеком райском острове.

Нет, невозможно. Вот еще одно изречение в дар Конфуцию: «Человек, долго шедший по Пути, а потом свернувший с него к тенистой роще, повесится там на первом же дереве».

Свернуть в сторону от зла, преградившего тебе путь, означает признать свою жизнь никчемной.

Можно было бы сейчас наврать – казалось бы, чего проще? Но и этого Фандорин позволить себе не мог. Сказано: «Летящая стрела хвостом не виляет». Гасым действительно хорошо его изучил.