Андрей Добров - Чертов дом в Останкино

– Итак, – сказал вице-канцлер, как только лакей, принесший кофе, удалился с подносом под мышкой. – Поговорим о погоде или сразу пе-рейдем к важным новостям?

– О погоде, – мрачно произнес Веселовский.

Его немецкий был безупречен, венский выговор точен, как императорская бухгалтерия, а манерам мог бы поучиться любой аристократ империи, история которой насчитывала без малого восемьсот лет. – Снег идет третий день. Полагаю, в горах сейчас совершенно невозможно проехать.

Фон Шенборн коснулся губами края чашки и поставил ее обратно на столик. Ему вовсе не хотелось кофе – особенно на ночь. Вице-канцлер и так страдал от бессонницы.

– Послушайте, друг мой, – сказал он, покусывая нижнюю толстую губу. – Никто не может поручиться в соблюдении полнейшей тайны. Но мной сделано все, чтобы она была соблюдена. Хотя…

Он замолчал и пристально посмотрел на собеседника. Авраам Веселовский встретил его взгляд совершенно спокойно.

– Договаривайте, – предложил он. – Хотя по вам не заметно, но вы беспокоитесь. Беспокоюсь и я. Давайте беспокоиться вместе. Откроем друг другу карты.

Фон Шенборн кивнул.

– Я не очень доволен тем, как идут дела, – продолжил он. – Но это – полбеды. Принц Евгений… А вы знаете, как быстро может перемениться его настроение… Он требует от меня определенности, которую я дать не могу. И это очень плохо, потому что в следующий раз принц, вероятно, трижды подумает, прежде чем поручить мне серьезное дело.

Веселовский кивнул.

– Вы жалеете, что приняли участие в нашем маленьком побеге, – сказал он.

Вице-канцлер вздохнул:

– Скажем… я начинаю подозревать, что дело вовсе не так легко и удачно, как вы мне его представляли. Царь Петр вовсе не готов предстать перед Господом. А шансы царевича Алексея… скажем прямо – призрачны. Когда вы год назад сообщили мне, что русский сенат благоволит царевичу, что народ устал от тирании Петра и что сам царевич тверд в своих намерениях взойти на престол дружественной нам страны и править, согласуясь с политикой империи… Боюсь, я увлекся этой панорамой, нарисованной вами, мой любезный друг. А принц, известный своею благосклонностью к вашей стране, с моих слов мог решить, будто царю осталось немного, а значит, поддержка наследника – прямой интерес для Вены. И что же?

– Ваш император проявил излишнюю нерешительность, – глухо произнес Веселовский. – Он не сказал Алексею Петровичу ни да, ни нет. Он не стал объявлять, что берет его под свое покровительство. Он вообще скрыл приезд ко двору русского наследника и засунул его в Эренборг. А ведь вся интрига состояла в том, чтобы царевич жил открыто, под покровительством цесаря! Уверяю, уже только одно это заставило бы всех соратников Петра задуматься о своем будущем. Сейчас мы бы читали десятки тайных писем из Петербурга от самых больших сановников.

– Не говорите так об императоре Карле, – укоризненно покачал головой фон Шенборн. – Вы у нас в гостях. И это вовсе не нерешительность. Это – осторожность, которая, на мой взгляд, граничит с мудростью. Ваш Петр человек невоздержанный. К тому же он ведет военные действия не так уж и далеко от наших границ. Если сразу после Нарвы это не имело никакого значения, то после Полтавы… А уж после Гангута и взятия Або… Знаете, дразнить сильных – не то же самое, что дразнить слабых.

Веселовский поставил опустевшую чашку и посмотрел на пламя камина.

– А вы не думаете, – сказал он сухо, – что именно такое поведение венского двора заставляет Петра Алексеевича считать императора слабым?

– Как это?

– Если Вена не предпринимает решительных действий, значит, можно и дальше испытывать пределы ее прочности. До тех пор, пока царь не убедится, что ему готовы дать отпор. Или, наоборот, могут выполнить его условия.

Фон Шенборн не ответил. Он смотрел на орнамент кофейного столика, не поднимая глаз.

– Царевич далеко не герой, – продолжил резидент. – К сожалению, он пошел в мать, а не в отца. Алексею Петровичу свойственны резкие перемены настроения. Еще в России он несколько раз твердо говорил о желании приехать под руку императора Карла, а уже через несколько минут каялся, не желая вызывать гнев отца. Он и сейчас панически боится его.

Фон Шенборн пожал плечами:

– В Эренборге можно ничего не бояться. Я уже не говорю про то, что именно вы представляете интересы царя в Вене. Он действует через вас, а тут…

– В этом вы ошибаетесь, – резко повернулся к нему Авраам Веселовский. – Петр Алексеевич недоволен тем, как я разыскиваю пропавшего царевича. Боюсь, теперь не я один буду заниматься этим в землях империи.