Андрей Демидов - Мысли

Когда же обходчик Олесь Буткевич, утром страдая от похмелья, постукивал по костылям молотком на длинной ручке и вдруг обнаружил раздваивание пути, он решил сперва, что это ему чудится или снится. Но из кустов возникли люди в солдатских телогрейках и уволокли его на разговор с каким то майором начальником. После этого Буткевич, получивший по дороге пару сильных пинков, окончательно убедился в реальности происходящего. Он вернулся в свою будку уже не один. Его сопровождал молчаливый Рембо. Олесь тут же выпил полбутылки водки из десяти полученных в лесу. Потом, косясь на Рембо, сунул под подушку пакет с деньгами и на все запросы диспетчерской отвечал однообразно: «У меня все в порядке, Валь. Происшествий не наблюдается».

При этом на всякий случай Рембо стоял неподалеку, пристально смотря обходчику в затылок.

В «Логове» тем временем вычищалось и заново штукатурилось помещение центрального бункера, устраивались стеллажи для хранения военной электроники, ремонтировалось ограждение из колючей проволоки, расчищался участок леса на пути к реке Стоход, где, прикрытые лапами еловых ветвей, уже стояли мотоботы для спуска первой партии «Проволоки» вниз по течению, до деревни Пружаны, близ города Рожище. Там ее предполагалось погрузить на армейские грузовики и транспортировать дальше, в сопровождении военнослужащих с поддельными офицерскими книжками, военными билетами, продовольственными аттестатами, предписаниями и прочими документами, создающими правдоподобную картину командировки военнослужащих в/ч 36754.

Русло Стохода на участке от «Логова» до Пружан было тщательно проверено, затонувшие деревья вытащены на берег и установлены вешки, указывающие глубины и правильный фарватер.

Стройбатовцы жили за пределами зоны, в десятиместных армейских палатках, кормились там же. Неподалеку было устроено отхожее место и прапорщик Морозов (он же Никодимов, или, как его называли приятели, Штырь) строго следил, чтоб дембеля не гадили под березками. Директива Горелова «все должно быть чисто, после себя никаких следов» выполнялась строго. Да и небезопасно было углубляться в заросли в сторону от ремонтируемой ветки железной дороги. Старые минные поля расчищались только в непосредственной близости от места работы.

Во избежание самоволок и тем паче дезертирства весь рабочий день, а также ночью на участке восстановительных работ и у палаток дежурили «красначи» с автоматами на изготовку, заряженными боевыми патронами. В том, что охрана не шутит, дембеля смотрители убедились после того, как между Нурали и Рыковым возникла потасовка с применением лопат, в которую моментально втянулись все воины строители. Когда после двух устных предложений со стороны Трактора в роли «сержанта Бедова», прекратить беспредел бойцы не угомонились, он принялся палить из автомата поверх голов. Дембелям ничего не оставалось делать, кроме как залечь лицом в грязь. Отбрасывая носком сапога сбитые сучья деревьев и почесываясь от попавших за шиворот кусочков иссеченной пулями коры, тщедушный узбек Загрбеков промямлил тогда на неожиданно чистом русском языке: «А пули то настоящие».

На это Трактор заметил, поводя дымящимся стволом: «Конечно, чурка безмозглая, настоящие. Не игрушечные же. А ну, ты и ты! Со мной к старлею. Живо!» Нурали и Рыкова сержант отконвоировал к старшему лейтенанту Литвиненко, который имел с ними продолжительную и бурную беседу. Через час они с разбитыми носами и заплывшими от синяков глазами, оказались на гауптвахте, стоящей на отшибе пулеметной точки западного обвода «Логова».

Узкое пространство бетонного бункера здесь не имело никакой мебели, через амбразуру сифонил холодный ветер, металлическая бронированная дверь была приперта снаружи бревном, а вокруг импровизированной гауптвахты прохаживался один из «красначей», покуривая «Мальборо» и поправляя наушники плеера, который висел на ремне рядом с патронным подсумком. Расставаясь, старлей Литвиненко сказал провинившимся сакраментальную фразу: «Здесь вам не зона, здесь вам армия, и давайте не нарушать». После чего дополнительно прошелся пару раз кулаком по их ребрам.

Командир войсковой части, майор К. П. Злачевский (Михаил Могилов), в этот момент лежал на деревянной лавке в низкой комнате первого яруса центрального бункера, которая была приведена в порядок и выполняла роль временной канцелярии в/ч 36754. Майору нездоровилось. Раскалывалась голова, мучила изжога, как от плохого самогона. Ныла печень, и саднило горло. Хотя Могилов был не стар и здоровьем не обделен, однако двухдневный кутеж в Маневичах его немного подкосил.