Андрей Воронин - Рукопись Платона

— Как глупо, — едва слышно произнесла княжна. — Боже мой, как глупо...

— Простите, что вы сказали?

— Я спросила, как фамилия этого поляка, — ответила княжна.

— Фамилия?.. Позвольте, как же его фамилия? Я уверен, что мне ее называли, и не один раз. Фамилия звучная, старинная...

— Огинский, — уверенно подсказала княжна.

— Точно, Огинский! Но... Господи, какой же я болван! Ведь вы же, кажется, знакомы? Да, дядюшка прав: я редко успеваю подумать раньше, чем начать молоть вздор. Простите меня великодушно, Мария Андреевна!

— Не извиняйтесь, — окончательно овладев собою, сказала княжна. — Ведь вы же не солгали мне, правда? В таком случае и извиняться не за что. Я бы все равно узнала — не от вас, так от кого-то другого. И это много лучше, что именно от вас и именно теперь, а не месяцем позже. Можно, по крайней мере, успеть что-то сделать.

— Не думаю, что все так уж серьезно, — сказал Берестов, снимая пенсне и принимаясь протирать его носовым платком. — Генерал Шебаршин вел себя возмутительно, это единодушно признают все, а Огинский — это Огинский. Вряд ли государь станет открыто ссориться с Огинскими, одного слова которых достаточно, чтобы Польша взорвалась, как пороховой погреб.

— Надеюсь, вы правы, — сказала княжна. — Я благодарна вам, Алексей Евграфович, однако теперь мне надобно ехать домой. Я напишу государю. Ведь Вацлав Огинский проливал кровь за Россию, с первого дня войны служа в гусарском армейском полку. Вот эта земля, — она указала веером на мостовую под своими ногами, — полита его кровью, и держать его в крепости как преступника бесчеловечно.

— Я вижу, вы принимаете его судьбу очень близко к сердцу, — с неожиданной проницательностью заметил Берестов. — Вас многое связывает?

— Да, — просто ответила княжна, — и я не вижу смысла это скрывать. Мы многое пережили вместе, и когда-нибудь я расскажу вам об этом. Но до тех пор, думается, городские сплетницы успеют дать вам более полный отчет обо всем, что было и чего не было.

— Я клятвенно обещаю вам не составлять собственного мнения до тех пор, пока не расскажете мне всего сами, — сказал Берестов. Он, видимо, хотел произнести это с иронией, но голос его подвел, и от внимания княжны не ускользнула прозвучавшая в его словах почти детская обида. — И, поверьте, мое обещание останется в силе, даже если вы не найдете времени для разговора, — закончил он.

— Стоит ли давать невыполнимые обещания? — с мягкой улыбкой возразила княжна, кладя узкую ладонь в перчатке на его рукав. — Как же можно жить, не имея собственного мнения? Раз собственного суждения нет, приходится пользоваться чужими, а это много хуже. Вы должны извинить меня, Алексей Евграфович. Мои слова, должно быть, показались вам излишне резкими, но это оттого, что я встревожена. Не сердитесь на меня, хорошо? А сейчас мне действительно надобно ехать.

Берестов помог ей сесть в коляску и, сняв шляпу, поклонился на прощанье. Княжна в ответ склонила голову и коротко бросила кучеру:

— Трогай!

Спустя полчаса она уже была дома. Хесс, как всегда, отсутствовал, что при сложившихся обстоятельствах было весьма кстати. Обуреваемая самыми дурными предчувствиями, Мария Андреевна прошла к себе в кабинет и, запершись там, потратила почти два часа на составление прошения на высочайшее имя. Она писала, старательно выбирая слова и подолгу думая над каждой фразой, но, закончив, даже не стала перечитывать написанного, сразу же запечатала письмо и велела немедля его отправить.

Княжна понимала, что гораздо правильнее было бы ехать в Санкт-Петербург самой, но что-то удерживало ее от этого шага. Хесс с его странным поведением в свете последних новостей как-то отодвинулся на задний план, но тревога за судьбу вспыльчивого поляка не смогла заслонить собою иной тревоги: будучи не в состоянии четко сформулировать свои подозрения, княжна тем не менее чувствовала, что вокруг нее снова затевается что-то недоброе. Какая-то невидимая сила медленно, но верно стягивала в тугой узел судьбы княжны Вязмитиновой и заброшенного старинного кремля.

Стоявшая перед Хруновым задача была не из легких: в одиночку обшарить никем не пройденные подземелья кремля было бы сложно даже в открытую, на глазах у всех, не таясь и не прячась. Тем не менее привлекать к поискам своих подручных Хрунов не стал: постоянное мельтешение подозрительных косматых личностей в районе кремля рано или поздно было бы замечено. Он ограничился тем, что велел своим головорезам рассредоточиться по городским притонам, вести себя тихо и ждать сигнала. Люди могли ему пригодиться для того, чтобы извлечь казну из подземелья и перенести ее в укромное место.