Александр Арсаньев - Похищение

Небо над нами было высоким и чистым, звезды на нем сияли мерным ярким светом, луна нынче была в самом своем апогее, а погода была самая что ни на есть, прогулочная – легкий морозец. Признаюсь, я готова была ехать в этих санях, с этим мужчиной вечно…

Но, увы. Любой сон, любая, даже самая прекрасная сказка заканчивается. И, как правило, именно тогда, когда душа твоя переполняется ощущением счастья… Сани резко остановились и кучер с козел проворчал:

– Прибыли, барин!

Мы смущенно посмотрели друг на друга, и Серж вышел из саней, предложим мне руку.

– Жди, я сейчас! – бросил он кучеру. – Катенька, я все понимаю, – обратился он ко мне, держа меня под руку и ведя через аллейку, в которой на сей раз, фонари действительно горели, – завтра вам будет не до меня… Однако позвольте мне все же напомнить, что завтра планируется закладывать приют… Вы не могли бы пообещать?…

– Серж, милый, – проговорила я, – как только я смогу, я обещаю, что приеду… Правда, не могу обещать, когда именно…

– Это я понимаю, – кивнул он. – Главное, что вы обещались. А после закладки, вы ведь знаете, будет благотворительный бал в честь этого события и в честь открытия моего банка… – скромно добавил он.

– О, поздравляю, Серж! – воскликнула я. – Простите, что я совершенно об этом позабыла! Я знаю, как это важно для вас. Я непременно буду!

В этот момент мы уже дошли до крыльца, и пора было прощаться…

На следующее утро, которое выдалось на редкость солнечным и по-весеннему теплым, я, довольно рано проснувшись, позавтракав и закончив все необходимые приготовления, в начале одиннадцатого часа поехала к Селезневым.

В начале двенадцатого, как мы и условились накануне, я собиралась выехать на Большую Садовую улицу и двинуться по направлению к Симбирской. Этот маршрут проходил по пустынной местности, поскольку Большая Садовая улица знаменовала собой городскую окраину. Слева далее тянулись пустыри, а справа ютились дома небогатых мещан. Словом, как я уже обмолвилась, места эти и всегда были довольно пустынны, а нынче, в Прощеное воскресение – и вовсе. Как и положено, весь люд православный с утра двинул на обедню, а после, как и заведено – гуляния и посещения друзей и родных. Последний день широкой Масленицы, разговляются все. Завтра начало Великого поста, семь недель скудной однообразной пищи, никаких городских развлечений…

Но это – завтра, а нынче… Пока я, переодетая служанкой – в простой цветастой юбке, заячьем салопе и разноцветном платке – ехала к селезневскому дому, вдоволь уже успела наглядеться на то, как охотно наш народ прощения друг у друга просит. И так же охотно дает. Что поделать, таков обычай. Отовсюду слышится только: «Прости Христа ради» и «Господь простит».

У Селезневых меня встретил лакей и даже не сразу узнал, кто я такая. Мне пришлось продемонстрировать изрядную долю своего барского норова, прежде чем он, наконец, удостоверился, что я – это я. Впрочем, ему ничего другого не оставалось, как проводить меня в кабинет хозяина, при этом, он не приминул по-христиански попросить у меня прощения и я, естественно, ответила ему в духе этого необычного дня.

В кабинете я застала хозяина и господина подполковника и оба они, в который уж раз пребывали в изрядной ажитации.

Они, похоже, нисколько не обратили внимания на мой костюм, по крайней мере, ничуть не удивились. Поздоровавшись, я спросила:

– Что-нибудь случилось, господа?

– Ах, Екатерина Алексеевна! – воскликнул господин подполковник. – Вы не поверите, но открылись новые обстоятельства нынешнего дела!

– Вот как? И что же это? – я была изрядно удивлена.

– Оказывается, главный злодей-то никто иной, как господин Гвоздикин!

– Что?! Аполлинарий Евгеньевич?! Не может быть! – ответила я.

– Еще как может, голубушка! – заверил меня генерал. – Я, конечно, тоже не сразу в это поверил, но… Нет, Михаил Дмитриевич, расскажите сами! – и его превосходительство тяжело вздохнул и махнул рукой.

– Извольте. Итак, вы спросите, Екатерина Алексеевна, – начал господин Поздняков, – отчего мы уверены в том, что именно Гвоздикин и является похитителем Ники? А оттого, дорогая, что в его комнате вчера обнаружены были неопровержимые улики-с.

– Что? Улики? Но какие? – я все еще не могла поверить.

– А вот какие, – господин подполковник решительным шагом подошел к столу и взял с него две вещицы.

Одну из них я узнала сразу же. Это был мой кошелек, который я потеряла в среду, когда на меня напали. А вторая вещь была мне совершенно незнакома – это был длинный переплетенный шелковый шнур из тех, какими обычно подпоясываются половые, да вот хотя бы в гостинице купца Смирнова.