Александр Арсаньев - Похищение

Словом, сопроводил меня батюшка такими напутствиями и письмецо, как и полагается, с собой дал. Благословил на дорогу, да и отправил. Только велел долго не задерживаться, а то ведь время тоже поджимает. Расписочка-то у шулера лежит, да и напоминает, что деньки-то идут, не стоят на месте.

Собрался я в дорогу, да и прибыл на место через неделю после проигрыша моего несчастливого. Ну, приняли меня ласково, права оказалась молва, люди Селезневы добрые, хлебосольные, воспитанные, да и до денег не скупые, как успел я заметить. Присмотрелся я к ним, а они ко мне, вошел, что называется, в доверие. Правда, не к самому Валерию Никифоровичу, а к супруге его. Но это ведь тоже еще не ясно, кто в доме командует, может, оно только с виду, что супруг, а ну как копни поглыбже, тут и выяснится, что верховодит-то всем в доме женщина. И такое, между прочим, распространенное весьма положение. Ну у генерала в доме я обстановку эту, почитай, сразу определил. Так что, думал я, совсем даже и неплохо, что я к Елизавете Михайловне в доверие вошел, оно ведь дело известное. Любящий супруг чего только для своей жены не сделает, а коли жена в тебе нужду имеет, значит и попросит, и уговорит мужа своего так сделать, чтобы на пользу тебе обернулось.

А вышло вот как. Аккурат в тот день, как прибыл я к генералу, собрались в тот вечер обедать. Приглашен-то был только еще одни человек, некий граф Успенский. Как успел я заметить, сидя напротив него за обеденным столом – совершеннейшая пустышка, из тех самых мотыльков, что по жизни туда-сюда вояжируют. Но и то, отчего бы графу не быть столь поверхностным, коли он такие деньги имеет? С такими деньгами всюду, надо полагать, хорошо и сытно. Только Бог с ним, с красавцем графом, не все ли равно, какими философиями они пользуются, нам до этих философий дела-то нет. Только заметил я, как он на хозяйку мою заглядывается, она-то рядом со мной сидела, так мне прекрасно видно было, какие пламенные взгляды этот франт смеет на Елизавету Михайловну бросать.

Поначалу-то я, само собой, возмутился, только виду-то конечно, не подал. Ну, думаю, и фигляр! А барыня-то тоже хороши, смущаются, смотрят ласково. Я удивился, думаю, это как же так-с? Куда же это Валерий Никифорович смотрят? Отчего же такую наглость у себя под крышей допускают? А потом понял, его превосходительство-то сам в своей жене души не чает, а потому и верит ей безгранично, чем Елизавета Михайловна с графом беззастенчиво пользуются.

Ладно, думаю, посмотрим, что дальше? А дальше вышло вот что. Тем же вечером, после обеда уже, его превосходительство, значит, решил трубку выкурить, позвал, как полагается, нас с собой, только не тут-то было, граф с Елизаветой Михайловной музицировать надумали, ну а мне, сами понимаете, деваться некуда, надо к его превосходительству в доверие входить. Пошел я, значит, за ним в кабинет. Его превосходительство трубку выкурил, поговорил немного о столичных новостях и общих знакомцах, о готовящемся прожекте царского указа о крестьянской вольности, да и смотрю я – никак Валерия Никифоровича сон сморил. Они за обедом изволили коньячку пить, так вот, и сморило их прямо в кресле. Я, значит, сижу, слушаю, как снизу из гостиной музыка раздается, и рассуждаю так.

Мол, ясно, что в доме этом истинная хозяйка Елизавета Михайловна, а это значит, что к ней в первую очередь и подход нужно найти. А коли они с графом флиртовать вздумали, то при развитии ихнего романа, без поверенного никак-с невозможно-с. Неужто же они в конфиденты себе горничную возьмут? Зачем же нам горничная, когда есть скромный столичный родственник Аполлинарий Гвоздикин. Оно ведь и не опасно, поскольку приезжий, и подозрений меньше, если весточку какую нужно графу передать.

Подумал я таким образом, да и решил пойти посмотреть, что там промеж ними происходит. Вышел осторожно за дверь, чтобы его превосходительство-то не разбудить, спускаюсь по лестнице, значит. Слуг к тому времени уже отпустили почивать, детки-то, небось, уже десятые сны смотрят, вот, даже хозяин притомился… Словом, весь дом спит, только эти двое сидят за роялем и музицируют в четыре руки.

Я остановился возле дверей за тяжелою бархатною сторою, притаился и стою слушаю. Они в полуоборота ко мне за роялями сидят, композитора Бетховена играют, только играют так себе, не очень, видимо, разговором очень уж увлечены. Даже на двери не поглядывают. Да и то верно. Его превосходительство человек грузный, шумный, его издалека, надо полагать, слышно, не то, что с первого этажу.