Филипп Ванденберг - Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

Тот ответил, что его цель — Каир, указав на надпись на ящиках, на что служащий предложил проследить за грузом на борту. Раньше десяти часов пароход не отплывет, сообщил он и, подмигнув, добавил, что на Шарье Амир эль-Гош можно найти девочек за пять пиастров.

Выделив служащему некоторую сумму денег и намереваясь больше не возвращаться к своему грузу, Нагиб попрощался и углубился в суету базара Асуана. Повсюду толкались люди. Торговцы с юга, сыны пустыни, пытались сговориться с местными, желая обменять фрукты, меха и чудесные ковры на пищу и одежду. Крики птиц в плетеных клетках могли поспорить по громкости с криками торговцев, которые несли на головах подносы со сдобой и красными и темными напитками. Можно было купить одежды всевозможных цветов и мешки с хлопком, изделия из стекла и дешевые духи, распространявшие над базаром тысячи ароматов. Между ними — рыба, кровавое мясо, кипящие котлы с нестерпимо острыми овощами.

Праздник для глаз, постоянная смена впечатлений и декораций — все это не слишком успокаивало тревогу Нагиба. В каждом торговце, в каждом незнакомце ему мерещился шпион, предатель, в каждом проталкивающемся сквозь толпу человеке — преследователь. Он был близок к помешательству.

Нагиб не осмеливался остановиться, торопился, будто его преследовали фурии, преодолеть одну за одной улицы, для защиты от солнца увешанные ткаными полотнами. Он будто находился под влиянием сковывающего мысли наркотика, позволяя толпе нести себя, словно бумажный кораблик по воде, ничего не предпринимая и лишь наблюдая за тем, что происходит вокруг. Измученный и разбитый, Нагиб, наконец, упал в кресло одного из уличных кафе, влил в себя несколько стаканов анисовой водки и чашек какого-то темного напитка и впал в отрешенное состояние глубокой апатии, позволившее ему забыть обо всем.

В своей подавленности Нагиб не заметил, как стемнело, золотые огни осветили базар, превратив его в мерцающий огненный салон «Тысячи и одной ночи». Даже звенящая музыка бродячих музыкантов не проникала в его сознание, и он, вероятно, заснул бы, если бы на его плечо внезапно не опустилась чья-то рука.

Прикосновение подействовало на Нагиба, как удар кнута. Он почувствовал, что его свободе пришел конец, и, даже не думая бежать, поднялся. Лишь когда незнакомец заговорил, напомнив, что пришло время подняться на борт, Нагиб узнал одноглазого.

Во имя Аллаха, он сам вогнал себя в такой страх, что потерял способность отличать реальность от вымысла; даже теперь он не мог с точностью сказать, кажется ли ему это или он действительно идет по улицам вслед за одноглазым. А он шел: он тащился по улицам, не задумываясь, отвечал на вопросы своего провожатого и слушал его говор, не понимая, о чем идет речь.

На пароходе, который теперь был забит народом, одноглазый занялся сбором денег за проезд и провоз багажа и предоставил Нагиба самому себе. Небольшое количество имевшихся кают были заняты, но из-за жары в них было даже тяжелее, чем на воздухе, и Нагиб устроился среди багажа на носу парохода, где его обдувал ветер.

Лежа на двух ящиках, сложив руки на груди, Нагиб смотрел в звездное небо. До него долетали слова разговаривавших на палубе людей, а где-то внизу волны отбивали о борт неясный ритм. Страх, мучивший его последние часы, постепенно отпускал, переходя в безразличие, даже уверенность в безопасности.

Нагиб надеялся, что Омар присоединится к нему в Луксоре, и проклинал себя за то, что позволил ему пойти своей дорогой. Если Омар хотел вовремя попасть в Каир, он должен был сесть на этот корабль, но Омар на борт не взошел. Так что Нагиб в одиночестве продолжил путь, один на один с загадочным грузом. Двое суток длится путешествие вниз по Нилу, и именно ночи предоставляют время для раздумий. И чем больше думал Нагиб об их заказчике и его методах ведения дел, тем больше убеждался в его непорядочности. Принадлежал ли он тадаману или нет, любил он Египет или нет, он подло воспользовался их положением, втянув их за деньги в опасную игру, в которой сам проиграть не хотел. Если все пойдет по плану, завтра он получит свой груз в целости и сохранности, им же даст их «чаевые». В противном случае он останется тем, кто он есть, — торговцем специями без имени и адреса.

Эта цепочка рассуждений привела Нагиба к мысли о том, что же случится, если аль-Хуссейна не окажется в условленном месте. Допустим, все пройдет удачно, но что делать с ящиками, если аль-Хуссейн не придет? Волнение вновь охватило Нагиба, переросло в гнев, и в ночь перед прибытием в Каир он набросился на один из ящиков с кинжалом. Наконец он смог отогнуть пару досок. Ничего не было видно, но он почувствовал мешковину и воткнул кинжал в ткань. Из отверстия посыпался белый порошок. Опиум!