Филипп Ванденберг - Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

Для египтян характерно принимать обиду со вспышками гнева и жаждой крови, но в их характере заложена также и та быстрота, с какой они успокаиваются. Египтяне похожи на африканских слонов, которые способны долгое время терпеть боль, но когда чаша их терпения переполняется, они идут на врага решительно и вдумчиво. Если бы в тот момент Омар поддался внезапному порыву, он, бесспорно, шокировал бы своих врагов и на мгновение ощутил удовлетворение. Но в конечном счете он проиграл бы, и проиграл глупо, навредив более всего самому себе. Если он действительно хотел причинить зло англичанам, ему следовало затаиться и отвести их от следов Имхотепа; он не должен был позволить им быть первыми в разгадке тайны.

Продолжая вполуха следить за разговором, Омар пытался выстроить в уме все то, что он узнал до сих пор. Труп Мэри Хартфилд был обнаружен где-то между Рашидом и Фувой в пустыне дельты Нила. Тогда как ни следа профессора там найдено не было. Решающую роль, по словам англичан, играли документы и результаты исследований Хартфилда. Если Хартфилд и его жена были застигнуты песчаной бурей — а так оно и выглядело, — то и профессор должен был погибнуть. Потому что если бы он остался жив, то наверняка бы начал поиски тела жены. С другой стороны, все, кто занимался поисками гробницы Имхотепа, знали Хартфилда. Так что нельзя было исключать возможности похищения и убийства профессора в целях получения доступа к документам, смерть же его жены могла быть инсценировкой, имевшей целью отвлечь внимание от другого преступления.

Убийство можно было приписать любой из группировок, охотившейся за сокровищем: тадаману, искавшему власть и влияние, британской секретной службе, имевшей власть, британскому консулу, которого влекло все, что обещало богатство.

Омар задумался о своем положении, забыв о внимательности среди бочек, ящиков, бутылок и ведер, и неаккуратным движением задел одну из бутылок, которая, упав, разбилась на тысячу осколков. Мгновение Омар раздумывал, прыгнуть ли за борт или скрыться, вернувшись по палубе на землю. Но в следующий момент он, остановившись на втором варианте, уже пробежал по палубе к борту и оказался на берегу раньше, чем англичане, один из них вооруженный, показались на палубе.

С безопасного расстояния Омар наблюдал, как они обыскали палубу и, никого не обнаружив и предположив, что бутылку разбила кошка, удалились в салон. Омар же проследовал к тому месту, где его ждал перевозчик.

Так, будто в них сам черт вселился, бросились носильщики, служащие отелей, владельцы сдаваемых комнат и торговцы к пассажирам, сходившим на берег по узкому, качающемуся трапу корабля «Медитерране». Портовые служащие в застиранных белых униформах пользовались палками, отгоняя самых настырных от пассажиров, прибывших из Европы. Западный порт Александрии, куда прибывали роскошные лайнеры европейских пароходных компаний, каждый раз, принимая корабль, становился похож на ведьмин котел, будто бы речь шла о жизни и смерти.

Мальчики расхваливали каракатиц и морских ежей — они носили товар на палке за плечами, — лепешки и медовые пироги, чай и лимонад; слепой, гордо скрывавший свое страдание под темными очками, предлагал дамам цветы; старик, сгибаясь под весом предлагаемого товара, зазывал покупателей плетеных корзин и ящиков.

«Медитерране» пришел из Марселя, он пробыл в пути пять дней, четырнадцать часов и тридцать минут и считался не только самым быстрым, но и самым комфортабельным лайнером в Средиземном море. Неудивительно, что господа, спускавшиеся по трапу, принадлежали к элите европейского общества, а портовый люд старался вовсю. Вслед за семьей, состоявшей из четырех человек — отца, матери и двух дочерей, сопровождаемых гувернанткой, на землю Египта ступили четверо одетых в темное мужчин с большим количеством багажа. Сквозь толпу им навстречу протискивался господин с тростью и белыми перчатками, которыми он приветственно махал прибывшим.

— К вашим услугам, Сакс-Виллат! — представился он, вытянувшись в струнку. Доктор Поль Сакс-Виллат был французским консулом в Александрии, наделенным прекрасным вкусом и утонченными манерами. Он родился в Эльзасе, что объясняло его необычную для француза фамилию и любовь к музыке Бетховена. В остальном же он ненавидел все немецкое, как чуму.