Валерий Введенский: Убийца из прошлого

Когда Гуравицкий закончил, раздались крики «Браво» и аплодисменты. Разруляев перегнулся через перила: кто посмел хлопать? Неужели слуги? Нет, оказывается, гости уже собрались.

— Браво, — подхватила Ксения и запустила в Гуравицкого букетом, который вручил ей Сергей Осипович.

Андрей, подпрыгнув, поймал ромашки и с благодарностью прижал к груди. Придерживая платье, Ксения поспешила вниз, чтобы поцеловать Гуравицкого в щечку.

Разруляев плакал редко, в последний раз на похоронах отца, однако сегодня слезы так и наворачивались на его глаза. Вот и опять две струйки потекли по щекам.

— Пошли, — буркнул ему Шелагуров.

— Не могу…

— Отказала?

Разруляев кивнул, указав на Гуравицкого.

— Ну нет, этому не бывать, — решительно заявил Александр Алексеевич. — Костьми лягу. Пошли.

Когда спустился в гостиную, к нему ринулась помещица Беклемешева:

— Александр Алексеевич, вот вы где. Поздравляю с именинницей. И огромное вам грандмерси за сюрприз. Как же ваш кузен славно поет.

— А еще он пишет романы, — сообщила ей Мэри.

— Что вы говорите?! Не может быть. А он нам почитает?

— Если попросите, — заверила Мэри.

— Непременно.

Шелагуров шепнул жене:

— Позвольте вас на два слова.

Они вышли в малую гостиную, Александр Алексеевич плотно затворил дверь.

— Я требую, чтобы ваш кузен уехал. Немедленно, — велел он.

— Почему?

— Думаете, не видел?

— Простите, что?

— Как вы облизывали друг друга глазами.

— Вздор. Я просто ему подыграла.

— А потом так же просто подымете юбку. Знаю я бабье сословие. Пусть убирается.

— А как же Ксения? Бедняжка влюблена.

— Вздор!

— Вы разобьете ей сердце.

— А вы хитрее, чем я думал. Хитрее и циничнее. Как вам мог прийти в голову такой чудовищный план — выдать Ксению замуж для того, чтобы изменять мне с Гуравицким.

— Вы бредите. Ревность окончательно свела вас с ума.

— Нет! Это вас свело с ума вожделение. И если Гуравицкий тотчас не уедет, велю скинуть его с крыльца.

— Правда? Беклемешева будет в восторге. А завтра о вашем гостеприимстве узнает вся губерния. Пусть хоть отобедает с нами.

Дверь приоткрылась, и в ее проеме появились счастливые лица Ксении и Гуравицкого.

— Кушать подано! — хором прокричали они.

— Будь по-вашему, — буркнул жене Шелагуров. — Но после обеда ни минуты. Иначе я за себя не ручаюсь.

— Так вы идете? — спросила Ксения, с удивлением рассматривая злые лица родственников.

Выйдя в гостиную, Александр Алексеевич взял сестру под локоток и провел вдоль выстроившихся гостей:

— Гуравицкий тебе не пара, — сообщил он ей.

— Позволь-ка мне самой решать, — решительно заявила Ксения.

— Мой болван требует, чтобы ты уехал после обеда, — сказала Мэри, беря кузена под руку. — Придется тебе сделать предложение Ксении за столом.

— А если откажет? Нет, надо действовать наверняка. Посади меня с этой старухой… как ее…

— Беклемешевой?

Весь обед Гуравицкий солировал за столом. Рассказывал столичные сплетни, делился впечатлениями от заграничных путешествий, травил анекдоты.

Разруляев его не слушал. Рассеянно глотая кусок за куском, он размышлял, что ему теперь делать, куда податься. Кроме управления Титовкой, он ничего не умел делать, всю жизнь (не считая гимназических лет) провел здесь. Однако, если Ксения выйдет за Гуравицкого, прежнему его существованию придет конец. Он просто не вынесет их счастья. Даже видеть, как переглядываются за столом (Шелагуров сел рядом с Ксенией, а Мэри с Гуравицким устроились напротив), было выше его сил. Наняться управляющим к кому-то из соседей? Почему нет? И Устинский, и Беклемешева охотно его возьмут на службу. Но тогда неизбежных столкновений с Ксенией не избежать. А не съездить ли ему сперва в Петербург, не навестить ли замужнюю сестру? Он мог бы отдохнуть там пару месяцев, успокоиться, а потом с новыми силами начать поиск места.

— Еще грибков? — склонился к Мэри лакей Фимка.

Та кивнула. Однако, когда нацепила на вилку очередной груздь, к ужасу своему сообразила, что, кроме грибов и малосольных огурцов, ничего сегодня не ела. Почему? Никогда ведь соленое не жаловала. Неужели знахаркино снадобье подействовало? У Мэри задергалось веко. Она стала судорожно вспоминать, когда в последний раз приходили истечения. Кажется, в день происхождения Честных Древ [6] 1 августа по старому стилю, начало Успенского поста. . То бишь две недели назад. Но почему были столь скудными? Всегда как из ведра льет, а тут лишь помазало. И продолжались не три дня, а всего один. Неужто то были не истечения? Неужели она беременна? Вот и объяснение тошноте, что мучила ее по утрам, зря она грешила на простоквашу.