Валерий Введенский: Убийца из прошлого

(Крутилин неделю умолял судебных следователей отдать ему на пару дней вещественные доказательства.)

По выражению лица Выговский понял, что угадал: «ножку» изготовил Онуфрий. Однако тот этого не подтвердил:

— Не помню, может, моя. А что?

— Разруляева помнишь?

— А то.

— Его убили с ее помощью. А ломиками убили Петьку Пшенкина и Сеньку Вязникова. И тебя, дурака, убьют, если не скажешь, кто всю эту страсть заказал.

— Я, барин, вас не знаю. Ступайте с богом.

— Только Шелагурову про разговор наш не говори. А то отправишься следом за ними.

Онуфрий в ответ схватил молот и стал дубасить по железяке, которая валялась на столе.

Дмитрий Данилович надеялся, что Шелагуров сдастся раньше. Ведь он не готовился к противостоянию, не ожидал потока обвинений, должен был запутаться или проговориться. Но Александр Алексеевич, хоть и нервничал, хоть срывался на крик, соображал на удивление быстро. Тарусов добился лишь того, чего не желал — дуэли.

И решил пойти на блеф:

— Вернемся к орудиям преступления. Антон Семенович, подайте ломик, которым был убит Вязников.

— Протестую, — напомнил о себе прокурор. — Сие вещественное доказательство не может быть предъявлено.

— Почему? — спросил судья.

— Потому что из другого дела.

— А вот адвокат считает, что действовал один преступник.

— Такого же мнения придерживается сыскная полиция, — ввернул Тарусов. — Но судебные следователи дальше границ своего участка видеть ничего не желают.

— Итак, что вы хотите продемонстрировать?

— Смотрите, ваша часть. Первоначально эти два ломика были единым целым. Но потом их разрезали. И я знаю кто. Кузнец Онуфрий Долотов, еще один бывший крепостной господина Шелагурова. Он же выковал этот предмет.

Выговский подал Тарусову «козью ножку».

— Саша! — раздался голос с хоров.

Все задрали головы вверх:

— Это ты? — спросила Ксения.

— Да. — Шелагуров опустил голову.

Из протокола допроса Ксении Разруляевой:

«Помню тот день поминутно, как Андрей вошел в столовую, как широко улыбнулся, когда Мэри нас представила. Я влюбилась с первого взгляда, с первых звуков его голоса. Мы поехали кататься. Мэри предложила заехать в охотничий домик, выпить по бокалу белого виноградного — у брата в погребе всегда хранилось несколько бутылок.

Оглядевшись в домике, Гуравицкий присвистнул:

— Какая кровать. Так ты здесь принимаешь любовников? — спросил он шутя у Мэри.

Та рассмеялась:

— Откуда им взяться? Тут одно старичье.

По дороге домой из леса выбежал Приказ, конь нашего управляющего. Лошадка подо мной испугалась и попыталась скинуть меня. И хотя мне удалось удержаться, я сильно перепугалась и не смогла себя заставить вновь сесть на Незабудку. Поэтому Мэри предложила обменяться лошадьми.

Нам с Андреем не удалось даже объясниться, его предложение было спонтанным, во время дуэли. Но я его приняла. Потому что была влюблена, влюблена очень сильно, так влюбляются только в девятнадцать лет.

А потом… Потом брат собрал нас в кабинете. Сказал, что Гуравицкий — изменник, и велел ему убираться. Убираться навсегда. Не только из имения, даже из страны. А иначе он выдаст его властям.

По лицу Андрея я видела, как трудно ему принять решение. Он боролся между любовью ко мне и страхом за свою жизнь. И если бы он сказал, что выбрал меня, я бы… Я отказала бы ему, солгала бы, что не люблю, что приняла предложение, чтоб спасти Сергея Осиповича. Потому что не могла допустить, что любимый пойдет на каторгу из-за любви ко мне. Нам хватило одного взгляда, чтобы объясниться: Андрею надо соглашаться. Но лишь на словах, а дальше… дальше мы вынудим Александра смириться с моим выбором. Мы разыграли все как по нотам — Андрей заявил, что и сам бы рад покинуть страну, но не имеет средств, я побежала за деньгами и вместе с купюрами принесла ключ от охотничьего домика. Брат не заметил, как я стащила со стола письмо Свинцова.

Утром я пошла на конюшню.

Констанция нервно заржала, увидев меня, и я решила снова ехать на Незабудке — Мэри все равно нездоровилось, она даже не поехала на службу, хотя брат очень настаивал.

Мы провели с Андреем несколько незабываемых часов. В перерывах между ласками долго спорили, как назовем первенца, как будем действовать. Я настаивала, что Сашу надо поставить перед фактом сегодня же вечером. Гуравицкий сомневался:

— Твой брат, уж прости, напыщенный болван. Надо дать ему время успокоиться. А то опять схватится за пистолет и всех перестреляет. Давай потерпим месяцок. Потом я вновь приеду…