Александр Арсаньев - Буря в Па-де-Кале

– Да о чем это вы, Анна Николаевна? Полноте! – испугался Дмитрий Михайлович, невольно озираясь по сторонам.

– И вы туда же! – отмахнулась девица. – А я-то надеялась найти в вас понимание… Разве вы не знаете, что в Париже в ноябре этого года открылась Русская Высшая школа общественных наук? А я, между прочим, собираюсь во Францию!

– И что из того? – Готвальд сглотнул ком в горле. Черные глаза с поволокой смотрели на него очень внимательно. Дмитрий Михайлович старательно отводил свой взгляд в сторону, который упрямо скользил по полуобнаженным плечам девушки.

– А я думала, что вы знаете, – разочарованно протянула красавица. – Говорят, что многие тамошние преподаватели как русские, так и французы – масоны…

– И что же из этого следует? – Дмитрий Михайлович часто захлопал ресницами. – И вообще, откуда все эти слухи? Какие еще масоны? В наше-то время… Вы бредите! – Готвальд совсем позабыл о приличиях. Вот ему бы, действительно, следовало съездить в Париж со своими тетрадями!

– Умоляю вас, дайте мне что-нибудь прочесть из ваших тетрадей, – проговорила в ответ девица с таким видом, что Готвальд явственно понял, что отступать губернаторская дочка не собирается.

В ужасе Дмитрий Михайлович почувствовал, что его состояние становится близким к истерике.

– Я обязательно над этим подумаю, – пообещал этнограф и заторопился в гостиницу.

Когда он вновь взялся за дневники Кольцова, его руки дрожали.

Эту историю я начинаю писать с особенным трепетом, ибо в ней замешаны персоны весьма влиятельные и известные, имен которых лучше было бы всуе не упоминать. Но, как говорится, назвался груздем… И чего мне только в самый ответственный момент лезут в голову все эти пословицы и поговорки? Нет, я просто обязан описать инцидент, который случился со мною в Кале, накануне конгресса в Вероне! Его последствия имели огромное значение как для Императора и его фаворитки, так и для всего государства! И у вашего покорного слуги они оставили на сердце незаживающую рану…

Поздним пасмурным вечером я вернулся из своего греческого вояжа под покровом тайны и тьмы. Дождь лил как из ведра. Кучер бросился распрягать мои цуги. Я же опрометью юркнул под своды античного портика. В этот раз меня даже не сопровождал мой преданный японец Кинрю, которого я любил как родного брата. Он спас меня на своей родине от тюрьмы, покинул вместе со мной Японию и числил себя в России моим верным хранителем.

Не успел я шагнуть в гостиную, как мне на шею бросилась Мира.

– Яков! Ну, наконец-то, – простонала она. – А то мы уж и не чаяли увидеть тебя живым! Это нечестно – оставлять нас так надолго одних, в неведении, в страхе…

– Все хорошо, что хорошо заканчивается, – заметил немногословный Кинрю, откладывая в сторону скомканную газету.

– Ты мог хотя бы предупредить, что уедешь надолго, – Мира склонила свою черноволосую голову мне на плечо. От ее волос удивительно пахло какими-то экзотическими маслами, кружившими голову. – Нет, я не упрекаю тебя. Но, если бы ты только знал, что я пережила!

– Твои карты должны были подсказать тебе, что со мной все в порядке, – в ответ улыбнулся я, позволяя лакею снять плащ с моих плеч. Мира слыла у себя на родине пророчицей и гадалкой. Иногда я сам верил в ее сверхъестественные способности…

– Так где же вы были, Яков Андреевич? – поинтересовался мой Золотой дракон. Так переводилось имя Кинрю на русский язык. Порой мне казалось, что Юкио Хацуми и сам позабыл свое настоящее имя.

– Масонская тайна, – кратко пояснил я, чтобы избежать дальнейших расспросов.

В ответ Кинрю обиженно надул губы, а Мира отвернулась к камину. Тень от огня легла ей на лицо. Мне как никому другому было известно, что этим двум иноземцам можно доверить любой секрет, и этот секрет никогда и никому не будет раскрыт…

– Вот, значит, оно как, – Мира поджала губы и присела на оттоманку. Она утопала в разноцветных подушках, словно турецкая султанша.

– Ну, хорошо, хорошо, – отозвался я примирительно, – вам я могу сказать! Я был в Греции…

После моих слов в комнате воцарилась гнетущая тишина.

– То есть… И что? – наконец осмелилась подать голос индианка.

Она подняла на меня встревоженные глаза, в которых любовь, страх, волнение, нежность и ревность соседствовали друг с другом на равных правах и читались, будто черным по белому.

– Я встречался с Ипсиланти, – важно ответил я.

У меня от усталости смыкались глаза, и мне не терпелось отправиться спать. Но я должен был поделиться с Мирой и моим самураем известием, которое распирало меня. В этот момент я даже не думал о данной мной Ордену самой священной и страшной клятве…