— Ты, наверное, и правда хочешь умереть сегодня, Франческо! — попытался урезонить его Гвиччардини. — Они не взяли заложников. Эти злодеи и не собирались их освобождать.
— Они уехали. Разбирайте оружие.
Гвиччардини достал из-за пояса два кинжала. Один он протянул Макиавелли, а другой отдал Боккадоро, но она не взяла его, отрицательно покачав головой.
— Почему ты не берешь кинжал? Он может тебе пригодиться.
— Не надо, я предпочитаю вот это, — сказала она, вынимая из складок платья нож, с которым не расставалась.
— Вперед! — приказал Макиавелли. — Только тихо!
Избегая любого шума, кроме шороха ступающих по земле сапог, молодые люди осторожно спустились к порогу часовни.
— Что будем делать дальше? — прошептал Гвиччардини.
— Я пойду туда один, — сказал Макиавелли. — А вы ко мне присоединитесь, если все пойдет хорошо.
Он скрылся в часовне и через минуту появился снова.
— Путь свободен, — шепотом проговорил он. — Сзади алтарь открыт. Я спущусь с Чиччо. Франческо, тебе лучше остаться здесь с Боккадоро.
— Жизнь Аннализы и Марко в опасности по моей вине, — прошептала девушка. — О том, чтобы я ждала наверху, не может быть и речи.
— Кто-то должен сторожить выход из подземелья. Карлик ни в коем случае не должен от нас уйти.
С каменным лицом Боккадоро спрятала нож в складки платья.
— Раз все так считают… Дело за вами, мессеры.
Макиавелли первым ступил на темную лестницу. Позади него Гвиччардини, прерывисто дыша, изо всех сил старался удержать равновесие. Они спустились в длинный коридор, освещенный светом факелов. Несколько долгих минут они шли по нему и вдруг оказались в сводчатой комнате.
Посредине стоял огромный стол, занимая почти все пространство. В свете факелов дерево блестело, как будто его покрыли темным лаком. Широкие стальные браслеты были прикреплены по четырем углам стола. Разложенные прямо на полу разнообразные орудия пыток выставили когти навстречу чужакам.
— Камера пыток…
— Не удивительно, что здесь им никто не мешал! Остается узнать…
— Тсс!
Макиавелли прижал палец к губам друга. В недрах подземелья послышался звук шагов. Молодые люди лихорадочно искали место, где можно спрятаться.
Не раздумывая, Макиавелли открыл какую-то дверь и ринулся в нее.
— Шаги в другой стороне. Иди сюда! Гвиччардини едва успел укрыться в каморке, как карлик вошел в комнату. С настороженным видом он снял со стены факел и направился в сторону выхода.
Гвиччардини жадно глотал воздух.
— Я думал — умру! Я никогда еще так долго не задерживал дыхание. Как же нам предупредить Франческо, что карлик идет к нему?
— Это невозможно. Лучше давай найдем Аннализу и Марко.
— Во всяком случае, здесь их нет.
Макиавелли огляделся. Комнатка, в которой они спрятались, служила кладовой. Отовсюду свисали окорока и колбасы. В углу аккуратными рядами стояли несколько десятков бутылок вина.
— Вино и окорок… все то, что я люблю! Я мог бы, если потребуется, выдержать здесь осаду.
Гвиччардини с сожалением покинул съестные припасы и направился вслед за другом в ту единственную часть подземелья, которая оставалась необследованной. Они оказались в еще одном коридоре, гораздо более широком, чем предыдущий. С каждой его стороны были выдолблены кельи.
— Ты видел, Никколо? Все двери приоткрыты, кроме этой.
В замочной скважине торчал ключ. Макиавелли медленно повернул его и толкнул дверь.
— Никколо!
Аннализа бросилась в его объятия.
— Мне совсем не хочется прерывать столь нежную встречу, — заметил Макиавелли, — и все же предлагаю поскорее уносить отсюда ноги.
— Ты не забыл об одной мелочи, Никколо?
— О карлике?
— Ничего не поделаешь. Мы нападем на него.
— Выбора у нас нет.
Макиавелли схватил факел и пошел к выходу. Когда Гвиччардини проходил мимо последней кельи, в темноте раздался пронзительный крик и кто-то с искаженным от ярости лицом бросился на него. В свете факелов блеснуло лезвие кинжала.
Несмотря на свою полноту, юноша ловко уклонился от удара и вжался в стену. Не рассчитав броска, нападавший споткнулся и рухнул к его ногам. Гвиччардини схватил его за шиворот и резко отшвырнул к стене.
— Ах ты мерзкий ублюдок! — взревел он, приподымая его голову. — Черт тебя…
Он смолк, ибо то, что он увидел, не имело больше ничего человеческого. К нему были обращены пустые, ничего не выражающие глазницы. Длинный шрам тянулся от края рта до уха.
Она слабо застонала. Языка у нее не было.
Читать дальше