Александр Арсаньев - Тайны архива графини А.

— Господи, Катерина Алексеевна, — перепугался он моего вида, и второй раз за последние дни взял меня на руки и перенес в карету.

До дома мы добрались нескоро, поскольку Степан, тревожась за мое здоровье, не позволял лошадям перейти даже на быстрый шаг. И они послушно и понуро прошагали эти несколько верст с выражением недоумения на мордах. Поэтому собственная карета напомнила мне катафалк. Только на похоронах лошади передвигаются таким несвойственным для них способом.

Степан собирался снова взять меня на руки, но на этот раз я ему этого не позволила. На крыльце сидел давешний парнишка и с любопытством поглядывал на меня. Я не хотела лишних разговоров по поводу своего возвращения и постаралась пройти мимо него, по возможности не хромая.

И действительно прошла, но тем не менее он смотрел на меня со странной испуганной улыбкой.

Я не сразу поняла в чем дело, а объяснялось все очень просто. Мальчик испугался, заметив у меня в руках огромный хлыст непонятного назначения. По инерции я продолжала сжимать его в руке и выглядела весьма устрашающе.

Я рассмеялась и передала кнут Степану, мне это оружие страсти было уже ни к чему. Парнишка в ответ тоже изобразил на лице некое подобие улыбки, но на всякий случай отскочил, когда я собралась потрепать его по макушке. Добравшись до постели, я первым делом разулась и, поглядев на опухшую, потерявшую форму ногу, пришла к выводу, что в ближайшие дни гулять по лесу мне не придется. Это было абсолютно безрадостное зрелище, если не сказать хуже. Опухоль поднялась почти до колена, а цветом напоминала вареного рака. Вспомнив об Анфисиных отварах, я послала за ней окончательно успокоившегося паренька, и на этот раз она явилась на мой зов неожиданно быстро.

Увидев мою клешню, она долго ворчала и шептала себе под нос какие-то бранные слова. Но потом снова приготовила свои снадобья и проделала все необходимые процедуры.

Почувствовав облегчение, я буквально провалилась в сон, и проспала почти до самого вечера. Надо ли рассказывать о тех двух днях, в течение которых, находясь между сном и реальностью, я приходила в себя после потрясения и зализывала свои душевные и физические раны? Думаю, в этом нет особой нужды.

Чего у меня было в избытке в эти дни — так это времени для размышлений. А вот они-то вполне заслуживают отдельного разговора. Потому что в конечном итоге именно они определили всю мою дальнейшую жизнь. И за это я им безусловно должна быть благодарна.

По воле случая я стала свидетельницей нескольких преступлений, и понемногу они раскрывали мне свои тайны. И чем больше я о каждом из них узнавала, тем меньше у меня было оснований сомневаться, что все они связаны между собой каким-то неведомым мне пока образом.

И во сне и в реальности меня преследовало чувство, что мне недостает одного единственного звена, чтобы понять эту связь. В сновидениях я даже находила его, но всякий раз забывала при пробуждении. Меня это мучило и в конце концов стало чем-то вроде идефикса.

Я не могла думать ни о чем другом. Сотни и тысячи раз перебирая в уме одни и те же факты и компонуя и классифицируя их в том или ином порядке и взаимосвязи, приходила к неожиданным, а иногда и совершенно парадоксальным выводам. Порой мне казалось, что я схожу с ума.

Тем временем похоронили Марию, но я была еще настолько слаба, что при всем желании не смогла бы проводить ее в последний путь. Поэтому должна была довольствоваться лишь скупыми свидетельствами Степана и многословными, эмоциональными и сумбурными рассказами Трофима.

Если помните, так звали того парнишку, что прислала ко мне Анфиса в первый же день. Однажды я позвала его, чтобы немного отвлечься от своих мыслей, и мы разговорились. С тех пор он приходил ко мне по нескольку раз в день, рассказывал все деревенские новости и выполнял мелкие поручения.

Он был словоохотлив, по-своему не глуп и порой поражал меня точными, а иногда и неожиданными наблюдениями. Ему все было интересно, до всего было дело, и лучшего осведомителя я не могла себе представить.

От него я узнала много интересного. В том числе и о себе самой. Так, например оказалось, что в детстве я много болела и если бы не Анфиса, то, скорее всего померла бы в самом нежном возрасте. Поэтому должна была быть благодарна старой ведьме всю жизнь, о чем и заявила ей при первой возможности.

Благодаря этому отношения наши еще более потеплели, и от былой враждебности не осталось и следа.