Александр Воинов - Западня

Тихо звякнул котелок — она составила его со стола на скамейку, рядом поставила пузырьки, а свою сумку положила у ног на пол. Потом в пазу большой остывшей русской печки нашла тряпку, вытерла ею стол, вышла в сени и вымыла котелок, зачерпнув талую воду из ведра.

Через несколько минут все было вновь расставлено на столе, но уже аккуратно, в порядке. Достав в углу веник, Тоня подмела пол. Делая все это, она старалась незаметно наблюдать за пленным — что-то слишком уж тихо он лежит. Но вот шевельнулась шинель, воротник на мгновение отогнулся и тут же снова упал на лицо пленного. Все же она успела заметить блеснувший глаз.

Ну вот, игра началась… И Тоня почему-то успокоилась. Игра началась, и она будет вести ее по всем правилам.

Боже, сколько мусора! Наверно, хату не подметали с тех пор, как ее покинули хозяева.

Она собрала сор в старый, истоптанный половик, связала его концы узлом и потащила во двор.

Круглов, звякнув о камень прикладом винтовки, осуждающе покачал головой:

— Ты, девушка, что, очумела? Такую тяжесть таскать! Да заставь этого красномордого самого поработать! Подожди, я его растолкаю! Нечего тут дрыхнуть! Не курорт небось…

Тоня вывалила мусор поближе к забору и вытряхнула половик.

— Не надо! — испуганно воскликнула она, боясь, что часовой испортит все дело. — Он ведь ранен!

— «Ранен»! — презрительно усмехнулся Круглов. — Царапнуло малость, и всё. Симулянт чертов!

Он уже хотел войти в избу и растолкать румына, но Тоня, обогнав его, вспрыгнула на верхнюю ступеньку крыльца.

— Подожди! Если надо будет, сама позову.

Круглов даже крякнул от досады.

Взбежав на крыльцо, Тоня быстро притворила за собой дверь и замерла на пороге.

Пленный сидел посреди комнаты на табуретке и смотрел на нее в упор. В его позе не чувствовалось настороженности, а взгляд был почти дружеским.

Тоня смутилась. Опять все получилось совсем не так, как она ожидала!

Не поздоровавшись, она прошла мимо румына, подняла свою пухлую санитарную сумку, снова водрузила ее на стол и слишком долго копалась в ней, стараясь собраться с мыслями.

Пленный молчал, и она чувствовала на себе его внимательный взгляд. Но вот на столе лежат бинты, ножницы, стоит баночка с мазью Вишневского и еще какие-то лекарства, которые вовсе не были нужны, — она доставала их лишь для того, чтобы как-то оттянуть время.

Если бы она пришла сюда только для того, чтобы наложить повязку на голову раненого, ей было бы совсем легко. Но ей требовалось расположить к себе человека не только незнакомого, чужого, но враждебного уже по одному тому, что он одет в форму офицера вражеской армии. Она чувствовала, как дрожат руки.

И вдруг Тоня услышала его голос. Она не знала ни слова по-румынски, но по интонации поняла, что пленный за что-то явно ее благодарил. Голос у него был низкий, спокойный, приятный. Она даже не смогла понять, что произошло, — просто, наверно, ее нервы не выдержали долгого молчания и неопределенности. А теперь, когда он заговорил, она облегченно вздохнула.

— Шпрехен зи дойч? — спросила она.

— Я! — ответил пленный и перешел на немецкий язык.

Он говорил неплохо, хотя и делал ошибки.

— «Стул» — мужского рода, — заметила Тоня, когда он, предлагая ей сесть, сказал: «ди штуль».

— О боже! — воскликнул Леон и засмеялся. — Наконец-то я сумею изучить немецкий язык! Для этого надо было всего-навсего попасть в плен к русским. Превосходно!..

Она продолжала стоять у окна, сжимая в руке бинт и забыв, что ей следует перевязать ему голову, и ей казалось, что она невероятно устала и надо выиграть хоть немного времени, чтобы унять дрожь в руках.

Леон сидел на табуретке в расстегнутом кителе. Белая повязка, немного ослабнув, сползала на глаза, и он время от времени сдвигал ее. Заметив это, Тоня сказала:

— Я должна переменить вам повязку.

В его взгляде появилось ироническое выражение.

— Вас послали для этого?

— Ну конечно! Я медсестра.

Леон усмехнулся:

— У вас обо всех так заботятся перед расстрелом?

— А вы уже попрощались с жизнью? Да? — насмешливо сказала Тоня, разрывая пакет. Вощеная бумага затрещала под ее пальцами.

— Да, я уже прочитал последние молитвы.

Он старался говорить с юмором, но Тоня понимала, что его томит неизвестность, что он жаждет услышать от нее слова, которые приоткроют ему будущее. То, что о нем позаботились, вселяло в него надежду, но всего лишь робкую надежду, — не больше. Да, именно этого хотел Леон: знать, оставят ли его жить. Он думал, что эта девушка, на вид такая юная и непосредственная, конечно, многое знает, во всяком случае может знать. Ведь ей хоть что-то сказали, когда послали к нему!