Борис Акунин: Алмазная колесница. Том 2

– Какая жалость!

– О да, – осклабился Доронин. – Вы много потеряли. Это было незабываемое ощущение – пугливо коситься на каждого ублюдка с двумя саблями за поясом. То ли мимо пройдёт, то ли развернётся, да и рубанёт наотмашь. У меня до сих пор привычка – когда иду по японским кварталам, всё назад оглядываюсь. Я, знаете ли, приехал в Японию во времена, когда здесь считалось патриотичным резать гайдзинов.

– Кто это?

– Мы с вами. Гайдзин значит «иностранец». Ещё нас тут называют акахигэ – «красноволосые», кэтодзин, то есть «волосатые», и сару, сиречь «обезьяны». А пойдёте гулять в Туземный город, детишки будут вас дразнить, делая вот так. – Консул снял очки, оттянул пальцами веки кверху и книзу. – Это значит «круглоглазый», считается очень обидно. Ничего, зато больше не режут почём зря. Спасибо микадо, разоружил своих головорезов.

– А я читал, что меч у самурая – предмет б-благоговейного поклонения, как шпага у европейского дворянина, – вздохнул Эраст Петрович, на которого разочарования сыпались одно за другим. – Неужели японские рыцари так легко отказались от старинного обычая?

– Очень даже не легко. Весь прошлый год бунтовали, до гражданской войны дошло, но с господином Окубо шутки плохи. Самых буйных истребил, прочие присмирели.

– Окубо – это министр внутренних дел, – кивнул Фандорин, демонстрируя некоторую осведомлённость в туземной политике. – Французские газеты называют его Первым консулом, японским Бонапартом.

– Сходство есть. Десять лет назад в Японии произошёл государственный переворот…

– Знаю. Реставрация Мэйдзи, восстановление императорской власти, – поспешил вставить титулярный советник, не желая, чтобы начальник считал его полным невеждой. – Самураи южных княжеств свергли власть сёгунов и объявили правителем микадо. Я читал.

– Южные княжества – Сацума и Тёсю – это вроде французской Корсики. Нашлись и корсиканские поручики, целых трое: Окубо, Сайго и Кидо. Его императорскому величеству они презентовали почёт и обожание подданных, а власть, как и положено, забрали себе. Но триумвираты, особенно если в них целых три Бонапарта, штука непрочная. Кидо год назад умер, Сайго поссорился с правительством, поднял мятеж, но был разгромлен и по японскому обыкновению сделал харакири. Так что министр Окубо теперь остался единственным петухом в здешнем курятнике… Правильно делаете, что записываете, – одобрительно заметил консул, видя, что Фандорин строчит карандашом в кожаной тетрадочке. – Чем скорее вы вникнете во все тонкости здешней политики, тем лучше. Кстати говоря, вам нынче же представится случай посмотреть на великого Окубо. В четыре часа состоится торжественное открытие Дома для перевоспитания падших девиц. Это совершенно новая для Японии идея – прежде тут никому не приходило в голову перевоспитывать куртизанок. Средства на это святое начинание выделил не какой-нибудь миссионерский клуб, а благотворитель-японец, столп общества, некий Дон Цурумаки. Соберётся creme de creme йокогамского бомонда. Ожидают и самого Корсиканца. На торжественную церемонию он пожалует вряд ли, а вот на вечерний Холостяцкий бал – почти наверняка. Мероприятие это абсолютно неофициальное и с перевоспитанием блудниц никак не связанное, совсем напротив. Скучать не будете. «Он возвратился и попал, как Чацкий, с корабля на бал».

Доронин снова, как давеча, подмигнул, однако холостяцкие радости титулярного советника не привлекали.

– Посмотрю на господина Окубо как-нибудь в другой раз… Я несколько утомлён путешествием и предпочёл бы отдохнуть. Так что, если п-позволите…

– Не позволю, – с напускной строгостью оборвал его консул. – На бал – непременно. Рассматривайте это как первое служебное поручение. Увидите там много влиятельных людей. Будет и наш морской агент Бухарцев, второй человек в посольстве. А пожалуй, что и первый, – со значительным видом присовокупил Всеволод Витальевич. – Познакомитесь с ним, а завтра повезу вас представляться его превосходительству… Однако вот и консульство. Томарэ! [1]– крикнул он рикшам. – Запомните адрес, голубчик: набережная Банд, дом 6.

Эраст Петрович увидел каменный дом в виде буквы "П", повёрнутой ножками к улице.

– В левом флигеле моя квартира, в правом ваша, а вон там, посередине, присутствие, – показал Доронин за ограду – в глубине двора виднелось парадное крыльцо, увенчанное российским флагом. – Где служим, там и живём.

Дипломаты спустились на тротуар, причём Эраста Петровича курума любовно качнула на прощанье, консула же брюзгливо зацепила кончиком пружины за брюки.