Юрий Бурносов - Два квадрата

– Что я вижу! – делано изумился Бофранк, не обнажая шпаги: против арбалета она все равно ничего не стоила. – Вы хотите стрелять в герцогского секуратора? Это можно расценивать как бунт. Я не прорицатель, но явственно вижу ваше будущее: вас вздернут, предварительно отрубив ноги.

– Кто знает, что станется с нами уже завтра, так что же не послужить господу днем нынешним? – вопросил брассе Хауке. Подтверждая эти слова, миссерихорд с арбалетом приготовился уже поднять свое оружие и пустить стрелу, но тут словно бы грянул гром. Конестабль не понял сразу, что это был пистолетный выстрел; кони миссерихордов вскинулись, один бросился в лес, продираясь сквозь кусты, – слышно было, как всадник пытается остановить его воплями и руганью. Тот же, что был с арбалетом, медленно вывалился из седла и упал на дорогу, зацепившись ногою за стремя.

Аксель сидел в повозке как доселе, а в руке его дымился пистолет Бофранка. Конестабль знал, что там есть и второй заряд. Он не ожидал от слуги такой прыти, равно как не мог даже предположить, что тот без спросу возьмет оружие. Что ж, непослушание симпле-фамилиара пришлось как нельзя кстати. Потом и спросить с него, а сейчас…

– Я полагаю, более никто не хочет испытывать судьбу? Господь не вступился за своего слугу, презревшего закон.

– В самом деле, – произнес брассе Слиман, оборачиваясь к своим спутникам, каковых осталось двое. Из лесу слышались крики третьего всадника, который никак не мог вернуть коня на дорогу.

– Вы только что убили миссерихорда, – прошипел брассе Хауке.

– Тогда как он возжелал убить меня. Кто же тут преступник? Посмотрите лучше, нельзя ли чем помочь раненому, – кажется, он еще жив.

Спешившись, брассе Слиман и третий всадник, доселе молчавший, принялись осматривать спутника, который и в самом деле тихо стонал. Из леса наконец выбрался еще один миссерихорд – плащ его был разорван, а лицо изрядно исцарапано ветвями.

– Пожалуй, мы вернемся и обо всем расскажем грейсфрате, – пригрозил брассе Хауке, разворачивая коня.

– Уверяю, это было бы лучшее, что вы могли сделать, притом с самого начала, – напутствовал Бофранк. Теперь, когда нужда в стрельбе и драке отпала, он почувствовал, как болезненная слабость вновь надвигается на него, овладевая всеми членами. Конестабль поспешил сесть в повозку, предварительно отобрав у Акселя пистолет.

Приехав к дому старосты, он обнаружил, что ускакавшие вперед миссерихорды уже упредили Броньолуса о происшествии. Староста Офлан в явном испуге сновал у коновязи и, завидев конестабля, тот час бросился навстречу, прижимая руки к груди и вопрошая:

– Что же вы сделали? Что за умысел?

– Вам-то что, – пожал плечами Бофранк, покидая повозку. – Дело имеет касательство только ко мне.

Староста хотел что-то возразить, но ненароком узрел в руке Бофранка пистолет и в ужасе умолк.

Остальная часть дня прошла, словно ее и не было: конестабль по приезде сразу же уснул, ибо его пробрал жестокий озноб. Когда же Аксель разбудил его к ужину, Бофранк сквозь болезненную дремоту пробормотал, что ужинать отнюдь не хочет, только лишь выпил бы воды. Впрочем, когда симпле-фамилиар принес просимое, конестабль уже снова крепко спал.

Утро же началось с того, что Бофранка разбудил один из прибывших с грейсфрате людей и сообщил, что Броньолус желал бы безотлагательно видеть прима-конестабля в своей комнате. Бофранк довольно невежливо ответил сквозь дверь, что полагал поспать еще пару часов, затем позавтракать и только после решать неотложные дела грейсфрате. Удивившись такому неповиновению, человек помолчал, потом сказал, что так и доложит.

Бофранк повернулся на другой бок и прикрыл голову подушкою, но уснуть уже не сумел. Помянув черта, он натянул несвежую рубаху, отметив для себя попенять Акселю, что не приготовил чистого белья, надел сверху камзол и, не став даже причесывать волосы и не умывшись, направился к Броньолусу, чтобы разрешить все вопросы и продолжать хворать. Грейсфрате уже позавтракал – слуги выносили из его комнат подносы с остатками пищи. У двери Бофранка остановили с намерением вначале доложить, но конестабль ни на миг не задержался и прошел внутрь.

– Ваша выходка была нехороша, – сказал грейсфрате, разумея происшествие на дороге. Он никак не удивился появлению Бофранка и даже не приветствовал его. – Из тех выходок, что не могут расположить меня к человеку, пускай даже мудрому и ученому. Хотя назвать вас мудрым после этого я бы не взялся.