Александр Арсаньев - Второе дело Карозиных

– Антон, предоставь мне хотя бы их разыскать, – спокойно произнес Карозин, видя, в каком состоянии находится его друг. – А дальше уж сам решишь, как быть.

– Хорошо, – выдержав паузу, нехотя согласился обманутый (полноте, да обманутый ли?) супруг. – Ты прав, у тебя это лучше получится.

– Значит, его имя нам ничего не дает, – промолвила Катенька с сожалением. Но с сожалением о том, что Солдашников ничуть не собирался отказываться от своей затеи, а даже и наоборот.

– Не могу, как представлю! – прорычал Антон Гаврилович. – Если бы другой! Но с этим! Никита, ты обещал! Обещал мне, слышишь?! Пойду! Не могу! – он выскочил из кабинета.

– Странно, – тихо сказала Катенька через некоторое время, – я думала, он, наоборот, оставит их в покое…

– Ты его не поняла, да? – с легким прищуром спросил Никита Сергеевич. – Ты не поняла, почему он не может именно с ним ее отпустить? – Катя покачала головой, с удивлением посмотрев на мужа, мол, да что тут можно понять. – Дело в том, Катя, – продолжил супруг, – что Антон не может ему своих мук простить. – Катя вскинула брови. – Он же сам тебе сказал, что весь год ждал его появления. И осознавал, что сам украл ее. Украл у другого. Вот этого он ему и простить не может. Понимаешь теперь?

Катя опустила глаза и задумалась. Понять такое было сложно, умом понять, но сердце отчего-то понимало.

– Никита, – подняла на мужа глаза Катенька. – И ты намерен ему помочь?

– Да, – спокойно ответил муж. – И дело тут не в том, что я пообещал, а теперь, из чистого упрямства не хочу уступать. Нет, – он печально улыбнулся и покачал головой. – Боюсь, что дело тут и не в том, что я его понимаю. Точнее, я представляю, каково это, оказаться вот в такой ситуации. Я бы тоже, Катя, я бы обезумел, как и он, если бы ты меня оставила. Но и не в этом дело. А в том, что он должен увидеть их своими глазами. Увидеть и убедиться в том… Впрочем, – Никита Сергеевич нахмурился, – не знаю, в чем он убедится на самом деле. Но он должен их увидеть. Попробовать убедить ее, если это еще возможно. Или убедить себя.

– В чем? – Катя встала из кресла и подошла к мужу.

– В том, что это он не прав, понимаешь? – тихо спросил супруг и его карие глаза отчего-то заблестели. – Я бы хотел убедиться сам. Если бы оказался на его месте, – совсем тихо закончил он.

Катя обняла мужа, погладила его по волосам и проговорила:

– Ты не будешь на его месте. Я тебе это обещаю.

– Значит, ты любишь меня, а не притворяешься? – Никита Сергеевич поднял голову и заглянул жене в глаза. – Не обманываешь ли ты себя, ангел мой? – с невероятной нежностью спросил он.

– Я люблю тебя, Никита, – сказала Катя. – Я люблю тебя и никогда тебя не оставлю. Я себя не обманываю. И никогда не обману тебя.

– Спасибо, Катя, – только и нашелся что ответить Никита Сергеевич и вновь опустил голову.

На следующий же день Никита Сергеевич принялся за дело. Пошел к обедне вместе с Катей и попросил ее вспомнить, кто из нищих сидел тут вчера.

– Никита, – недоуменно проговорила Катенька, – все. Они всегда здесь.

– Вот и отлично, ты пока иди, ангел мой, на службу, а я тут маленько задержусь, – и он достал из кармана кошелек.

Катя ничего не сказала, только вздохнула и вошла в церковь. Никита Сергеевич же подождал до тех пор, пока прихожане пройдут и на паперти останутся только нищие, и начал свои расспросы. Катерина Дмитриевна, со своей стороны, тоже не осталась в долгу. Но только вместо нищих она решила порасспросить церковных служек, а если получится, то и со священником поговорить. Катеньку здесь знали, видели ее и с Варей. Возможно, кто-то из них вчера обратил внимание на даму под вуалью. Хотя, признаться, Катерина Дмитриевна не представляла, что это может дать. Впрочем, начинать с чего-то надо было, вот и начали.

Через полтора часа оба не спеша шли по заснеженной Тверской к дому и обменивались данными. Картина получалась не ахти какая. Даму под вуалью запомнили и те и другие. Нищим припомнилось, что она была щедра на милостыню, когда из церкви выходила, и просила помолиться за рабу Божью Варвару. Служкам запомнилась тем, что больно горячо молилась, стояла на коленях у самого амвона. Но это в церкви дело привычное, так что никто таинственную даму не отвлекал. На молебен не осталась, крест поцеловала в числе первых, вышла из церкви сразу. А дальше начиналось загадочное. Видели, как она вышла из монастырских ворот, а вот куда пошла или в какие сани села – того не видел никто.