Борис Акунин: Ф. М. Том 2

— Зато вам не будет от них никакой докуки, за это ручаюсь. — Хозяйка подошла, присела к Свидригайлову на колени. — А вы помните уговор. Как наиграетесь с женушкой и прискучите ее невинными прелестями, она моя. Ведь это я вам ее приискала.

— Не беспокойтесь. — Господин зевнул, отворачивая щеку от поцелуя. — Сочтемся. Пойду, однако, прогуляюсь. Да и дельце есть.

«Дельце» привело Аркадия Ивановича на Вознесенский проспект к некоему дому довольно уродливого вида. Повернув с улицы в темную подворотню, Свидригайлов заглянул во двор, однако не прошел к подъездам, а остался в полумраке. Прохаживался там взад-вперед, постукивая по мостовой своей тростью. Трость была дорогая, красного дерева с бронзовым набалдашником в виде сфинкса, восседающего на пьедестале.

Всякий раз, когда в подворотню кто-то входил, Аркадий Иванович брал в сторону и совершенно сливался со стеной, так что делался почти невидим.

Странное его ожидание (а судя по некоторым признакам нетерпения это было именно ожидание) продолжалось довольно долго, но в конце концов окончилось, и окончилось вот чем.

Один из прохожих, которые проследовали с улицы во двор, высокий и широкоплечий молодой мужчина, ничем не заинтересовавший Свидригайлова, через короткое время появился вновь и направился уже в обратную сторону, причем не один, а сопровождаемый барышней в скромном, но очень идущем к ней платье.

Завидев барышню, Аркадий Иванович так вздрогнул, что стало ясно — ее-то он тут и поджидал. Но объявлять о себе и не подумал, нырнул в проем, что вел в дворницкую, и затаился там.

Двое, разговаривая, проходили мимо.

— …Я так вам благодарна, Дмитрий Прокофьевич, что не оставляете Родю. Просто не знаю, что бы мы без вас делали, — говорила барышня. — Он сделался несносен. Верите ли, вчера, когда он пошел меня провожать…

Они свернули на улицу, и продолжения спрятавшийся помещик не услышал.

Он выждал несколько мгновений и отправился следом за парочкой. Та двинулась по проспекту в сторону Садовой, потом повернула к Юсуповскому саду. Барышня всё что-то говорила, мужчина очень внимательно слушал. При переходе через улицу он предложил девушке локоть, и она оперлась об его руку, да так и не убрала, даже когда проезжая часть уже осталась позади.

Лоб Свидригайлова нахмурился, он ускорил шаги и очень скоро оказался прямо за спиной у тех двоих. Он, впрочем, кажется, понял, что может особенно не осторожничать — мужчина и девушка были слишком увлечены то ли беседою, то ли друг другом.

— Я не могу теперь к нему, он наговорил мне давеча ужасных, ужасных вещей, — говорила барышня. — Он болен, болен душою, теперь я это вижу.

— Не тревожьтесь, Авдотья Романовна. Я был у него утром и буду опять. Мы его из хандры вытащим, — пообещал мужчина.

— Я почему-то очень на вас надеюсь. — Авдотья Романовна улыбнулась. — А вы сегодня иначе выглядите. Сапоги начищены, пуговицы пришиты. И бритому вам гораздо лучше, чем со щетиной.

Ее собеседник покраснел всей шеею, сзади это было отлично видно.

— Я вот что… — забормотал он. — Я, знаете ли, прямо сейчас к нему… Да. Ну, после свидимся… Зайду.

И, неловко кивнув, что, по-видимому, должно было означать поклон, быстро двинулся в сторону, через улицу.

Девушка глядела ему вслед с улыбкою, кажется, очень не понравившейся Аркадию Ивановичу. Он даже захрустел пальцами и закусил губу своими крепкими белыми зубами.

А потом Авдотья Романовна пошла себе дальше, и Свидригайлов двинулся было за ней, но вдруг остановился и вместо этого пустился догонять ее недавнего спутника.

Разумихин (ибо это был он) бодрым шагом миновал Кокушкин мост и скоро был уже у дома Шиля, где квартировал его приятель Раскольников. Слежки за собою он не заметил, да и мудрено ему было бы заметить: Свидригайлов держался с ним на осторожной дистанции, а Дмитрий до того погрузился в мысли, что и перед собой-то почти ничего не видел.

Войдя в подъезд и взбегая по лестнице, он встретил горничную Настасью и спросил:

— Что Родион Романович, у себя?

— У себя, где ему быть. Как вы утром ушли, всё по комнате топал: тук-тук сапогами, тук-тук. А сейчас заглянула — дверь-то у него нараспашку — уснул.

— Ну, слава Богу. Это славно, а то он ночью вовсе не спал. Я к нему тогда немного попозже…

Повернувшись, Разумихин спустился вниз и опять не заметил человека, стоящего под лестницей.

Дверь в конуру Раскольникова, вероятно вследствие чрезвычайной духоты, и вправду была приотворена. Аркадий Иванович заглянул, увидал, что хозяин, точно, лежит с закрытыми глазами, переступил осторожно через порог, бережно притворил за собой дверь, подошел к столу, подождал с минуту, и тихо, без шуму, сел на стул подле дивана; шляпу поставил сбоку, на полу, а обеими руками оперся на трость, опустив на руки подбородок. Видно было, что он приготовился долго ждать.