Иван Любенко - Приговор

— Совсем нет, — возразил Ардашев. — Вы начальник бронепоезда, а я лишь помогаю вам доставить ценный груз в Тихорецкую. Но в случае возникновения спорной ситуации последнее слово остаётся за мной. Однако на данном этапе я не собираюсь вмешиваться в вашу службу. Вы согласны?

Полковник пожал плечами, но мелькнувшее ранее неудовольствие, так и осталось на его лице.

— Золото находится в соседнем с вами купе, — отчеканил военный.

Он вынул из кармана ключи и открыл дверь. На полу стоял большой деревянный ящик, обшитый мешковиной и обвязанный крест-накрест шпагатом. В трёх местах верёвочные соединения были залиты красным сургучом и пропечатаны печатью Ставропольского гарнизона. На столике стоял телефон, а в окне торчал пулемёт «Льюиса».

— Как видите, на всякий случай, я приказал установить связь с командирской рубкой.

— Очень правильное решение, — согласился Ардашев, снял диск пулемёта, осмотрел его и сказал: — Тем не менее, у меня, господин полковник, будет к вам четыре просьбы. Во-первых, я размещусь здесь, а не в третьем купе, постель, как вы понимаете, мне не нужна, во-вторых, прошу выставить у этой двери охрану из двух солдат, которая будет подчиняться только мне, в-третьих, я был бы вам очень признателен, если бы вы, хотя бы очень кратко, поведали мне об имеющимся вооружении и технических возможностях этого «сухопутного дредноута». Ну и в четвёртых, — в диске почти не осталось патронов. Велите зарядить.

— Не беспокойтесь. Сейчас распоряжусь. Вам показать, как вести огонь из него?

— Нет, благодарю.

— У вас всё?

— Почти. Остался всего один вопрос: скажите, кем вам приходился штабс-капитан Пётр Иванович Керже?

— Это мой младший брат. Его расстреляли чекисты. Он участвовал в офицерском восстании. Похоронен в Ставрополе, на кладбище Андреевского храма. Вы знали его? — полковник удивлённо поднял голову.

— Сидели вместе в городской тюрьме. Меня первого повезли на расстрел, но повезло — удалось бежать. А его, видимо, казнили вместе с бывшим начальником сыскного отделения. В камере нас было трое.

Лицо Керже изменилось. На Ардашева он теперь смотрел с явной симпатией.

— Отправка поезда через четверть часа. Я распоряжусь об охране купе, заменим диск пулемёта и тронемся. Ну, а потом, если вы не возражаете, вернусь к вам, и мы помянем брата. Заодно расскажу о бронепоезде. Не возражаете?

— Помянем, конечно. Грех не помянуть, но только самую малость.

— Как будет угодно, — кивнул полковник. — Пора обходить состав.

Вскоре возник солдат с коробкой патронов и запасным диском. Приготовив пулемёт для стрельбы, он вместе с напарником занял пост с внешней стороны двери.

Поезд дал задний ход, протяжно загудел и медленно тронулся. Минут через пятнадцать появился Керже. В руках он держал бутылку вина, пару чайных стаканов и два яблока. Усевшись напротив, полковник молча наполнил стаканы и произнёс, не чокаясь:

— За брата! Да упокоится его душа на небесах!

— Царствие ему Небесное и вечный покой! — вымолвил Ардашев и выпил вино.

— Я не сомневаюсь, что перед смертью он был мужественен, но всё-таки хотелось бы узнать хоть какие-то подробности…

— Особенно и рассказывать нечего. Его привели избитого в первой половине дня двадцать седьмого июня. Я дал ему воды и платок. Он вытер с лица кровь. Штабс-капитан поведал нам о восстании, о постигшей их неудаче. Затем мы услышали выстрелы. Он взобрался на табуретку и, глядя в окно, рассказывал нам о том, кого расстреляли во дворе тюрьмы. А потом меня увезли. Вот и всё.

Полковник молча уставился взглядом в одну точку. Казалось, он не слышал статского советника. Только кадык ходил верх и вниз, да слегка подрагивали руки. О чём он думал? Что вспоминал? Счастливое детство? Времена, когда они с братом ранним утром уходили за раками и лазили по берегам быстрой Ташлы, вытаскивая из нор огромных, будто поросших мхом, старых зелёных чудовищ с длинными клешнями? Или, может, ему привиделась классическая гимназия, где Пётр устроил дымовую завесу, и чуть было не попал под исключение? Ох, сколько они тогда пережили! И отец, и мама, и дедушка — отставной полковник… А как он ждал весточек от младшего брата с фронта, как переживал, когда их долго не было! Как отгонял от себя мысли, что Пётр погиб, и как радовался, когда полковой почтальон принёс от него открытое письмо! Кто мог подумать, что храбрый офицер, не раз ходивший в рукопашную на германские окопы, вдруг будет убит в своём родном городе — там, где были похоронены его предки, в котором стоял его родовой особняк, где он первый раз влюбился, откуда уехал поступать в военное училище? Как такое могло произойти? Уж не пригрезилось ли это в кошмарном сне?