Елена Толстая - Фартовый человек

Для того чтобы картина мира окончательно сделалась кристально ясной, оставалось последнее. Оставалось поверить в дьявола. В то, что дьявол действительно существует. Не в виде абстракции, а в виде совершенно конкретного плешивого старичка в ободранном пиджачонке. И будто бы этот старичок ведет со своими подручными вполне нормальные беседы, обсуждает условия договора…

– Небось еще и подпись кровью потребовал, – сказал Юлий. Ему очень не хотелось верить в то, что все рассказанное Макинтошем правда.

– Это неизвестно, – строго ответил Макинтош. – Я тебе все как есть выложил, Юлий, ты учти и не сомневайся. Или можешь не верить, как тебе угодно, – прибавил он с презрительным смешком.

– А если он перестанет убивать, этот твой Фартовый человек?

– Все, уйдет от него фарт.

– А если фарт уйдет, что будет?

– Убьют очень быстро, – сказал Макинтош. – Он и подозревать беду не будет, а его уж хлопнут.

– И куда же фарт подевается – в воздухе расточится? – провокаторски спросил Юлий.

– Может, в воздух, а может, к кому другому перейдет.

– Это Козлятник так складно излагает? – осведомился Юлий, демонстрируя полное свое недоверие к услышанному.

Однако сбить Макинтоша ему не удалось. Мальчик ответил, не скрывая насмешки:

– Это если мозгами пораскинуть, так получается, Юлий. Сам посуди, дьявол ведь что-то вроде банкира. У него строгий учет. Не заплатил по процентам – все, прощайся. Залог отбирается… У меня так часы однажды пропали, – прибавил он задумчиво.

– Банкиры не ходят в обтрепанных пиджачишках, – заметил Юлий.

– Которые не ходят, а которые и ходят, – уперся Макинтош.

Юлию вдруг почудилось, что Макинтош вхож в самые влиятельные финансовые сферы. Как всякий беспризорник, Макинтош вообще чрезвычайно много знал о нравах высшего света.

– Скажи-ка, Макинтош, – вдруг проговорил Юлий, – а для чего вам Козлятник все это рассказывал?

– А чтоб ходили с опаской, – ответил тотчас Макинтош. – Мы ведь для такого, как Фартовый человек, самая лакомая жертва.

У Петербурга – теперь Петрограда – всегда была душа кикиморы. Вся красота парадных набережных с панорамами и мостами – она ведь для отвода глаз, а истинное нутро города скрывалось в проходных дворах, дворах-колодцах, флигелях и темных фасадах. И тоже: если разглядывать один фасад, то он вроде бы и хорош, и с задумочкой, но глянешь на улицу и видишь, нет, никакой тут красоты не заключается, наоборот, все так сделано, чтобы человеку казалось одиноко и страшно, чтобы знал человек, что никто ему, кроме него самого, не поможет. И если принять такую судьбу, как она представлена, тогда, конечно, все меняется. Тогда раскрываются и проходные дворы, и те лазы, о которых мало кто знает, тогда и под землей сыщется убежище. Город разинет темное чрево и сокроет плоть от плоти своей внутри плоти своей. На то он и большой город, чтобы было в нем где спрятаться.

Ленька проложил сквозь Петроград собственные маршруты. Мало кто так знал город, как Ленька, а все потому, что он умел слышать темную душу кикиморы и угадывать все ее тайные извилины.

Никто не обучал его этому искусству. Ленька и во Пскове так умел. Но Псков против Петрограда – все равно что гармоника против органа: звук и тянется, и в душе по живому рвет, а все-таки куда более бедный, без многослойности.

Белов этот талант в своем молодом напарнике особенно ценил.

– Ты как та стрекоза, – сказал он как-то Леньке. – И под каждым ей кустом был готов и стол, и дом.

Ленька о стрекозе не ведал, но насчет «стола и дома» охотно соглашался.

Он подозревал, что его уже начали искать. Фамилия Пантелеева и его приметы были известны УГРО уже не первый день, по всем улицам ходили патрули – рано или поздно на Леньку должны были наткнуться.

Так и случилось, когда он с Беловым и Гавриковым шел по Загородному проспекту. Город чутко следил за своими обитателями, город улавливал их дыхание, их потребности. Мало кто из прохожих любовался красотой зданий или радовался зелени редких садов, стиснутых камнем; большинство глядело на витрины или друг на друга, но тоже не удовольствия ради, а с какой-то определенной целью, в поиске – как можно использовать увиденное.

– Документы.

Ленька приостановился, рядом с ним остановились и Белов с Гавриковым. Митя Гавриков напрягся, глазами побелел. Отчего-то Митя верил, что документ о человеке может рассказать все. Белов стоял, хмуро глядя то на патрульных, то на своих спутников. Что-то в происходящем Белову сильно не понравилось, и вдруг тревога взяла его мягкими губами за нижний край сердца и начала сосать.