Елена Толстая - Фартовый человек

– Ты не полагай, – посоветовал серый. – Просто расскажи мне, как родному отцу, а я тебя направлю в нужный кабинет, за подписью и печатью.

Ленька сказал:

– Удивляюсь вашей проницательности, товарищ. Я и вправду в бухгалтериях не силен, вечно плутаю по коридорам. А ищу я знакомца по имени Макинтош.

Серый человек сперва застыл. Затем на его лице проступило понимание, о ком идет речь, и оно сморщилось – медленно, сжимаясь как бы поэтапно.

– Это какой Макинтош? – переспросил серый. – Малой?

– Ну, не старый, – кивнул Ленька с беспечностью.

Он совершенно не испытывал страха перед человеком, которого здесь, на вокзале, очевидно, боялись все, кто знал, и Леньку это забавляло.

– Ты со мной не веселись, – строго предупредил серый человек. – Я ведь к шуткам не склонен.

– Макинтош – малец, – сказал Ленька. – Где искать его? У меня к нему дело.

– Почему? – спросил серый. И прибавил, предупреждая возможное Ленькино сопротивление: – Я им всем за отца, мальцам. Я их жалею. А ты, чего доброго, втянешь одного из них в какие-нибудь неприятности.

– У Макинтоша вся жизнь – сплошная неприятность, – сказал Ленька. – Одной больше – ничего не изменит. А нужен он мне потому, что он моего доверия достоин и ему я поручу мое дело без страха, что испортит или подведет. Ну так где же искать его?

Серый помолчал, пожевал бесцветными губами, а затем направил Леньку проходными дворами через всю Лиговку до Сортировочной, где в одном из ангаров, скорее всего, обретается искомый Макинтош.

– На вокзале у Макинтоша уже давно нет никаких занятий, – прибавил серый. – Он сейчас прибился к другим людям. Здесь почти не бывает.

Ленька тронул козырек картуза:

– Благодарю за помощь, товарищ.

Серый зашипел, как будто на него капнули кислотой, и исчез.

Петляя дворами, Ленька добрался до Сортировочной и там огляделся. Пахло сырыми шпалами, старой едой, выкипевшей из котелка, пахло бездомьем и беженцами. Несколько вагонов стояли с выбитыми стеклами, и внутри там, казалось, было холоднее, чем снаружи. Дальше находились закрытые грузовые вагоны и здоровенное помещение склада.

А рядом со складом, как будто нарочно подчеркивая его огромность своими малыми размерами, жалась фигурка мальчика в непомерно длинном плаще с настоящими пуговицами и капюшоном.

Ленька ускорил шаги, направляясь к нему. Мальчик сперва дернулся – бежать, но потом передумал, втянул руки в рукава и склонил голову набок, рассматривая пришельца.

– Привет, Макинтош, – сказал Ленька. – Помнишь меня?

– Мы с тобой буржуя разбуржуили, – улыбнулся Макинтош. – Зимой, у лавры. Помню.

– Как живешь? – продолжал Ленька.

Макинтош махнул рукой:

– Различно.

– Здесь буфет есть? – спросил Ленька. – Хочется горячего.

Макинтош взялся проводить Леньку до буфета. Он ни о чем не спрашивал, шагал себе, переступая через грязь, и даже не оборачивался. Ленька в два прыжка нагнал его, чтобы идти рядом. Макинтош покосился, но опять ничего не сказал.

В буфете сперва ощущалось присутствие тараканов, а потом уже – всего остального: пахнущего веником чая и пирожков.

– Пирожки хорошие, – дал рекомендацию Макинтош. – Квас лучше не брать. Чай – в самый раз.

Буфетчица, известная как мать Таисья, была старой и заслуженной проституткой. Таких, как мать Таисья, было очень мало: чтобы дожили до солидных лет и даже открыли собственное дело.

– Мать Таисья нэпманша, – сообщил Макинтош с торжествующим хихиканьем, как будто им всем только что удалось обмануть мироздание в целом и коммунистическую власть в частности.

Ленька, войдя, снял картуз, вежливо поздоровался с матерью Таисьей и попросил десять пирожков. Макинтош от тепла и волнения даже раскраснелся, хотя обычный цвет его лица колебался в зеленоватой гамме. Он уничтожил восемь из десяти пирожков. Шесть проглотил на месте, а два тщательно завернул в бумагу и спрятал в карман своего замечательного непромокающего плаща.

Ленька дал ему свой стакан с чаем:

– Допивай. У тебя, наверное, во рту все слиплось.

Макинтош охотно допил Ленькин чай и заодно попросил платок.

– Я рукавами не обтираюсь, – сообщил он строго.

Прорезиненный плащ мало подходил для вытирания рта, но настоящая причина макинтошевской культурности заключалась в том, что он очень берег свою одежду и не имел намерения лишний раз ее пачкать.

– Мне надо, чтобы ты забрался в карман к одной особе, – сказал Ленька. – Сможешь?

– Сделаю, – заверил Макинтош. – Мне это один раз плюнуть, два раза высморкаться, особенно если она дура.