Елена Толстая - Фартовый человек

Скоро у двери позвонили (оказывается, у входа в помещение был приделан колокольчик!), и сразу вслед за тем в зале появилась приятная полная дама с меховой муфтой. Муфта была не по сезону, но дама держала там руки еще некоторое время после того, как вошла.

– Что вы звоните, как при старом режиме, Татьяна Германовна? – с улыбкой спросила Настя, направляясь к даме навстречу.

– Звоню, потому что я так воспитана, – ответила дама. Голос у нее был низкий, бархатный, как у певицы. Она наконец положила муфту и сняла пальто. – Я не привыкла стучать в дверь прикладом ружья или, того хуже, пинать ее ногами.

– Так ведь у нас вообще здесь не заперто! – засмеялась Настя.

Когда Настя смеялась, а это случалось редко, ее лицо преображалось, озарялось таким ясным светом, что поневоле хотелось улыбнуться в ответ. Татьяна Германовна тоже не устояла, расцвела улыбкой:

– Все равно, трудно избавиться от старой привычки, Настюша. Дверь была прикрыта, значит, люди, возможно, не хотят, чтобы их беспокоили. Никогда не стоит забывать о таких вещах, как вежливость. Иногда это очень помогает выжить…

Руки Татьяны Германовны стоили того, чтобы о них заботиться. Они были исключительно белыми, молочными, с двумя крохотными ямочками у основания указательного и среднего пальцев. Освободив руки, Татьяна Германовна сразу принялась совершать ими плавные жесты.

Участники спектакля обступили ее. Никакого самовара, как поняла Ольга, не предполагалось. Напротив, начался новый урок. Татьяна Германовна учила студийцев правильно произносить слова, двигаться особенным, театральным образом и передавать чувства особенной, театральной мимикой.

– Вам это покажется, быть может, преувеличенным, особенно новичкам, – ласково прибавила Татьяна Германовна, – но не следует смущаться. Искусство всегда заключает в себе некоторую условность. Реализм в чистом виде убивает искусство. Бореев, быть может, слегка преувеличивает, когда носится со своим романтизмом, но в этом он совершенно прав. Невозможно отрезать у трупа нос и наклеить на картину для пущей реальности изображения; все это было бы фальшиво…

Практическую часть объяснений Ольга ловила жадно, стараясь не пропустить ни слова, и старательно проделывала все упражнения. Умение изображать чувства пригодится в любом случае, решила она.

– Вы должны сильно дышать и при этом смеяться и плакать одновременно, – объясняла Татьяна Германовна. – Как будто вот здесь, – она коснулась своей большой живой груди, – вот здесь у вас живет рыдание, но при этом вы еще и смеетесь.

«И несчастная принцесса громко засмеялась, перемежая смех рыданиями», – мысленно произнесла Ольга запомнившуюся ей фразу из Дориного романа.

– Условность условностью, – прибавила Татьяна Германовна, – но все же не следует и преображаться в шутов гороховых. Не надо паясничать и кривляться. Сцена этого не любит. Следует соблюдать хотя бы минимальную достоверность. Особенно учитывая необходимость оттенять гротескную игру самого Бореева.

– Бореев – гений, – привычно сказала Настя.

– Дело здесь вовсе не в том, что Бореев гений, – возразила Татьяна Германовна, – а в том, что он играет не героя, но свое отношение к нему. Играть шерифа иначе – невозможно. – Она взяла со стула свою муфту и принялась нежно гладить ворсинки. Обращаясь к муфте, Татьяна Германовна продолжала: – Всем, разумеется, хочется быть благородными разбойниками или восставшими крестьянами. Но кому-то неизбежно приходится брать на себя роли отрицательных персонажей – угнетателей народа. Бореев сознательно пошел на самоотверженный поступок, практически на подвиг. Своей игрой он намерен максимально выразить всю мерзость физиономии врага. Тем не менее следует отдавать себе ясный отчет в том, что подобный образ может быть в спектакле только один, а все прочие герои должны выглядеть такими, чтобы зритель захотел им подражать.

После упражнений на дыхание и произнесения отдельных реплик правильным голосом началось самое интересное. Оказалось, что Татьяна Германовна принесла платье, оставшееся у нее от старых времен, – с длинным шлейфом и пузырчатыми рукавами. Это платье предназначалось для дочери шерифа, но Татьяна Германовна позволила каждой девушке померить его и показала, как правильно надо ходить в наряде с длинным шлейфом. Ольга очень боялась, что до нее очередь не дойдет, однако Татьяна Германовна отнеслась к новенькой внимательно и по-доброму и даже позволила ей походить в платье немного дольше, чем остальным.