Елена Толстая - Фартовый человек

– И ты, Ольгина, тоже очень интересно смотрелась.

Ольга чувствовала себя и польщенной и в то же время опечаленной, потому что она уже решила из студии Бореева уйти. Не получится у нее играть какую-нибудь важную роль, а изображать немые картины для фона главных персонажей – скучно. Поэтому, принимая поздравления, она как будто немножко обманывала подруг по цеху.

И тут она сообразила, что оставила в клубе длинные бусы, которые очень любила и надевала, когда хотела быть более уверенной в себе. Ольга только надеялась, что никто не украдет бусы (если уже не украл). До конца смены она доработала еле-еле, так беспокоилась.

Она прибежала в клуб. Дверь была заперта. Ольга постучала в окошко. Долго стучала, прежде чем там по-медвежьи замаячил сторож.

– Чего тебе? – крикнул он через стекло. Голос прозвучал глухо.

– Бусы забыла, – одними губами ответила Ольга.

– Чего? – донеслось из-за окна.

– Пусти! – Она опять постучала.

Сторож исчез и спустя минуту отворил дверь.

– И что лупит как сумасшедшая! – проворчал он. – Так нельзя ответить, что ли?

– Да я и отвечаю, бусы забыла, – сказала Ольга.

– А, – успокоился сторож, – а я тут и не слышу…

Он ушел внутрь помещения. Ольга пошла за ним. Она быстро поднялась на второй этаж, где шли у них репетиции, и стала оглядываться, прикидывая, куда могла положить бусы. В комнате у девушек их не оказалось. Разве поглядеть в общей комнате, где печка? Ольга подошла к печке – точно, бусы висели на крючке, вбитом в стену. Очевидно, они упали, а кто-то подобрал и повесил, чтобы случайно не попортились.

Ольга протянула к ним руку и вдруг увидела, что между стеной и печкой засунут квадратик бумаги. «Вдруг сильно нагреется и загорится? – подумала Ольга, вытаскивая листок. – Не хватало еще пожар устроить».

Она действительно хотела положить бумагу в печку, чтобы она потом сгорела, но вместо этого вдруг помедлила, а потом развернула листок и прочитала записку:

Товарищ Алексей Дубняк, мы с вами встречались, но больше я не могу, т. к. не испытываю любви. Я вам желаю счастья и себе тоже с другим человеком. Ольга Гольдзингер

Ольга ничего не поняла и перечитала записку несколько раз, а потом осела на подоконник, часто дыша и хватаясь свободной рукой за грудь.

Если бы записку Алеше написала какая-то другая женщина, пусть даже тоже Ольга, – это еще можно было бы пережить. В конце концов, он действительно молодец и удалец, и на работе у него все в руках горит, и в театре получается хорошо изображать лесного стрелка, борца за угнетенное человечество. Да и вообще он видный парень. Он же не виноват, что в него влюбляются девушки. И некоторые из них пишут ему записки.

Но почему та женщина подписалась «Ольга Гольдзингер»?

Ольга медленно встала и побрела к выходу, держа записку в руке. Сторож настиг ее уже на выходе.

– Бусы-то опять забыла! – укоризненно проговорил он, вручая ей нитку речного жемчуга. – Вот рассеянная!

Ольга машинально накинула бусы на шею, завязала их узелком, узелок качнулся и больно стукнул ее в грудь. Домой, в общежитие, Ольга не пошла, а вместо этого возвратилась на фабрику.

– Ты чего? – спросил мастер второй смены Батраков. – Вроде уж отработала сегодня.

– Мне надо, – ответила Ольга рассеянно.

Она увидела вдруг железный стан, тот самый, на котором сидела покойная Маруся, чтобы «охладиться». Ольга покачала головой. Нет, с ума она не сойдет и «лечиться», как Маруся, не станет. Она повернулась к Батракову, который настороженно следил за ней глазами. Кажется, странное поведение работницы удивляло мастера.

– Батраков, у тебя есть ведомости, подписанные Ефимом Захаровичем? – спросила Ольга.

– Что? – Вопрос застал Батракова врасплох. – Какие ведомости?

– Любые… Что-нибудь, что писал Ефим Захарович, есть у тебя?

Батраков решил не спорить. Он зашел в свой закуток, выгороженный посреди цеха, и позвал Ольгу:

– Иди глянь. Да на что тебе?

Он сидел за маленьким тесным столом, а Ольга стояла рядом за его плечом и смотрела в специально для нее открытую книгу.

– Вот тут расписался. – Батраков указал грубым, узловатым пальцем. – И еще тут. Видишь – «спецификация»…

Ольга вгляделась в перечень деталей, выписанный теми же округлыми, немного скачущими буквами. Никакой, понятное дело, каллиграфии – здесь этого не требуется. Просто почерк.

– Его подчерк , – проговорила Ольга очень медленно. – Точно, его.

– А что тебе, собственно, в его подчерке потребовалось? – спросил наконец Батраков.